Пять или шесть? - [7]

— Тише!.. — Зина-беленькая, схватив Надю за руку, привела ее обратно к палатке. — Нечего перед ним унижаться! Подумаешь, генералиссимус без войска!..

Девушки сели у гаснущего костра. Казалось, они вот-вот заплачут. Коля и Вася виновато поглядывали друг на друга. Коля раздумывал, пощипывая нижнюю губу.

После тягостного молчания Вася поскреб в затылке и протяжно вздохнул:

— А я все время думал, что Сережка — старший в походе. Надо четче назначать командира, а то чепуха получается. Единоначалие должно быть.

— Какой он единоначальник? Кто его выбирал? Кто назначал? Какое он имеет право так распоряжаться? — возмущалась Зина-беленькая.

Она раскраснелась, глаза гневно сверкали, ее обида, казалось, не пройдет, пока недисциплинированный Сережка не получит возмездия за свой проступок. Молчаливый Коля подошел к ней, сгреб, как медведь, ручищами за плечи, поставил ее на ноги и посмотрел исподлобья — глаза в глаза.

— Перестань, Зинчик. Давай лучше обсудим: как — нам? — сказал он строго.

— Что — нам? Собираемся и идем домой. Поход окончен, — отрезала Зина.

— Это не ты говоришь. Это каприз в тебе говорит. Мы же должны...

— Я предлагаю выбрать старшего, — вставил Вася.

— Старшим буду я, — мрачно отозвался Коля. Зина что-то хотела возразить ему, но он мягко усадил ее обратно на землю и спросил:

— Кто — против? Надя, ты как?

— Мне все равно, — ответила Надя, отвернувшись. Она вслушивалась, не раздадутся ли еще выстрелы в тайге, не приближается ли кто-нибудь оттуда.

— Я — за, — поднял руку Вася, с восхищенным удивлением глядя на новоявленного командира.

Коля протянул свое «ла-адненько» и приказал Васе готовить завтрак, а девушкам наломать побольше хвойных веток для дыма над костром. Распоряжался он спокойно и как будто нехотя, ленивым басом. Надя молча повиновалась, а Зина, вскочив на ноги и подбоченясь, приготовилась сказать ему что-то резкое. Но Коля опять кротко взял ее за плечи и невозмутимо проговорил:

— Нам надо держать ухо востро. Что там за люди, неизвестно. У них есть оружие, мы слышали. Но мы должны... Нам, может, будет еще очень трудно... — а закончил зычной командой: — Жжем костер! Мы на возвышенности — нас увидят. И те. И Сережка. И еще, может, кому надо...

— Коля, это очень рискованно. Мне, Коля, страшно, — прошептала Зина.

— А ты не бои-ись, — шутливо протянул Коля, нарочно коверкая слово «бойся». — Ты же не одна.

Вася, раздув костер, повеселел и стал разминать в котелке концентрат гречневой каши.

— Сережке лишь бы успеть добраться, — успокаивал он всех. — Назад вернется не иначе как с милицией. На вертолете. Верно?

Солнце выглянуло из-за гор. Все вокруг озарилось нежным, поначалу неярким светом. А зеленое море тайги, внизу на равнине, оказалось подернутым тягучими белыми туманами.

Было все так же спокойно и безветренно. Клубы дыма от костра, заваленного трескучей хвоей, покувыркавшись над игривым огнем, взвивались прямо вверх. Вскоре над лагерем туристов к небу поднялся сизый столб дыма.

И Сережка, отшагав по еле заметной каменистой тропе единым духом километров десять, увидел, когда поднялся на следующий увал, этот столб дыма. На душе стало легче, а то он ушел от своих друзей с тяжелым чувством. В ушах все время стоял рассерженный голос Нади: — «Струсил!..»

Сережка был глубоко убежден, что парашютисты спрыгнули в тайгу неспроста, и чем раньше он примчится в Р*, тем лучше. А что за перестрелка была там? Может, парашютисты уже встретились с какими-нибудь нашими людьми? Чем окончилась встреча?

Все эти неясные и тревожные мысли подгоняли Сережку. Не чувствуя ног под собой, он почти бежал. Иногда казалось, что тело тяжелеет после бессонной ночи и форсированного марша, что легкие уже не справляются со своей работой. Дышать трудно — вот-вот закружится голова. Но Сережка не останавливался. Он знал, надо взять себя в руки. Только взять себя в руки! Это — как в ночную смену, когда утром поспишь мало, проболтаешься по разным делам, увлечешься днем каким-нибудь журналом в красном уголке общежития, а потом сходишь с Надей в кино и провожаешь ее до самой ночи. В цех затем явишься — вроде ничего, а через три-четыре часа обязательно начинает клонить ко сну! Хоть гаечный ключ подсунь торчмя под голову, — лишь бы уснуть. Но работу не остановишь, бригаду подводить не будешь: ведь ты за всех в ответе, как они за тебя.

И приказываешь себе: не дремать!

«Не уставать! Ведь мы все за нашу тайгу в ответе!..» Сережка умел приказывать себе. Он назначил привал через три часа. Путь лежал то путаными лесными тропами, то по камням, по гнилым стволам, переброшенным через топи. Дорога знакомая: ра́з уже прошел по ней. И Сережка постановил: к вечеру он обязательно должен дойти до Р*.

«А что делается там, у палатки? Как там держатся ребята? Вдруг к ним уже пришли парашютисты? Кто они оказались? Как встретились с ребятами? Нет, еще рано, наверное...» И то предполагалось самое страшное, то уверенно обнадеживающее.

Но, так или иначе, мысли гнали Сережку вперед и вперед по безлюдному лесу.

Для читателя малосведущего следует оговориться, чтоб не удивлялся понапрасну. Наш рабочий народ, живущий в новых индустриальных городах Урала и Сибири, хорошо дружит с природой — она стоит с заводами рядом, почти нетронутая. И люди, особенно молодежь, довольно много свободного времени проводят в окрестных лесах, на озерах, в горах. Каждый более или менее сообразительный парень уверенно ориентируется на едва знакомой местности, даже без компаса. Он уж обязательно турист, а то и заядлый гриболюб, ягодник, рыбак или охотник. Он и по болотам ловкий ходок, и по бурелому, по каменистому бездорожью. И в глухом лесу, где и неба не видать, и где север, где юг — подчас сразу не определишь, — наш человек не теряется, идет, куда ему надо.