Пять дней - [38]

Марьям почему-то казалось, что пленного обязательно должны доставить на вездеходе, она сразу узнает Федю, который будет сидеть рядом с человеком в немецкой форме. Но уже три вездехода проскочило мимо. В одном она заметила какого-то генерала, осанистого, седого.

— Это наш командующий армией, генерал Коробов, — доверительно сказал политрук, заметив вопросительный взгляд Марьям, — строгий ужасно. Такого перцу дает, другой раз не захочешь…

Марьям кивнула головой. Если говорить по правде, она даже не слыхала, что говорит политрук.

— А вот и приехали! — вдруг воскликнул тот. — Смотрите же! Видите?

— Где, где? — спрашивала Марьям, быстро оглядываясь по сторонам. Ни одного вездехода на улице не было.

— Да вот же, в грузовике!

Марьям увидела полуторку, на которую прежде не обратила никакого внимания, и тихо охнула. Над бортом виднелась голова в немецкой эсэсовской фуражке. Немец, должно быть, сидел на дне кузова. По сторонам от него, опираясь на заднюю стенку кабины, стояли конвоиры, два автоматчика.

Один из конвоиров был уже пожилой усатый солдат, другой — высокий, поджарый, молодой, в туго подпоясанном стеганом ватнике, с автоматом, который он небрежно держал в левой руке, очевидно чувствуя себя героем. «Значит, вот он какой, Яковенко!» — ревниво подумал политрук. До сих пор он никогда особенно не задумывался над тем, как живет и что делает, собирал информацию, составляя политдонесения, которые потом подписывал Шибаев, и ему казалось, что он находится в самой гуще событий. Только сегодня утром на основании материалов, полученных от Кудрявцева, он включил в очередное политдонесение один абзац о подвиге группы разведчиков, упомянул и о Яковенко. Но сейчас ему вдруг подумалось, что подлинная жизнь проходит мимо него и что так больше нельзя. Может быть, уйти из Политотдела, попроситься на передовую?…

Машина, переваливаясь на рытвинах, пофыркивая мотором, медленно проползла мимо. Яковенко даже не взглянул в их сторону.

И вдруг Марьям, выйдя из охватившего ее оцепенения, бросилась вперед и, почти догнав машину, крикнула громко, звонко — на всю улицу:

— Феденька!… Федя!…

Яковенко вздрогнул, порывисто обернулся, по его худому скуластому лицу волной пробежали испуг, смятение, радость. Он кинулся к заднему борту, да так и замер, вцепившись в него руками. А машина катила все вперед, вперед и, наконец, фырча, повернула за угол.

— Что же это?! — закричала Марьям и в отчаянии повернулась к своему спутнику: — Куда же он? Где его теперь искать?!

— Ничего, ничего, — сказал политрук. — Пойдемте, девушка.

И, грустно понурившись, веселый политрук зашагал впереди нее.

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

1

Танки! Куда ни кинешь взгляд — всюду танки. Они стоят в балках, покрытые маскировочными сетками, они притаились в небольших рощицах, их полным-полно в деревнях. Они спрятаны за избами, сараями, амбарами, там, где их не видно, но откуда легко выйти в поле. Их мощная, надежная броня выкрашена темно-зеленой краской, уже обветрившейся от долгих походов: КВ и Т-34. Между машинами расхаживают танкисты в комбинезонах и черных шлемах, готовые хоть сейчас же двинуться в бой.

— Здравствуйте, товарищ Кравченко. — Ватутин пожимает широкую ладонь командира танкового корпуса. — Ну, докладывайте, как ваши дела.

— Товарищ командующий! Танковый корпус готов к бою!

Они стояли около низенькой белой хатки на длинной деревенской улице, покинутой жителями. Поодаль у плетня расположились на обед солдаты; прочно установив меж коленями походные котелки, они неторопливо хлебали суп, пахло капустой, салом. Из хаты, где разместился штаб батальона, с какими-то листками, должно быть, сводками Совинформбюро, выскочил и пробежал к себе в подразделение молодой политрук, одетый во все новенькое: видно, недавно из училища.

Танкист, сидевший на броне перед разобранным пулеметом, обернулся к проходившему мимо танка старшине, который нес в руках ведро, и озорно крикнул:

— Старшина, а по сто граммов сегодня будешь давать?

— Тебе дам двести, — ответил старшина, не оборачиваясь.

— Смотри! Ловлю на слове!

Ватутин невольно взглянул на танкиста:

— Парень, видать, шутник!…

Кравченко засмеялся:

— Да не без того… Это знаете кто? Сын нашего Рыкачева…

— Сын? — удивился Ватутин. — Кто же он?

— Командир танка.

— И хорошо воюет?

— В бою еще не был, но парень как будто неплохой…

Ватутин шагнул вперед.

— Ну, где вы тут расположились?…

— А вот здесь, в хате, товарищ командующий, — сказал Кравченко. — Прошу. — И он широко отворил низенькую скрипучую дверь.

В хате никого, кроме ординарца, не было. Ватутин сел на лавку у окна и огляделся. На него сразу пахнуло чем-то далеким, отодвинутым в самую глубь памяти. Детством… Да, и у них в избе был такой же плотно убитый земляной пол, так же степенно тянулись вдоль стен лавки. У входной двери, в углу, так же стояли тяжелые трехведерные чугуны. Дома, помнится, их было три, а здесь всего один. Нет, и здесь было столько же. Вон на скамье отпечатались еще два круга. Должно быть, два чугуна хозяева увезли, а третий бросили.

Он встал, подошел к чугуну и заглянул в него. Ну да, понятное дело: чугунок с трещиной.