Пять дней - [33]

— Уверены?

— Начну сомневаться, если спросите еще раз.

— Простите-простите. Плохая привычка.

— У каждого из нас есть плохие привычки, — заметила я.

Мы вышли из кинотеатра на улицу.

— Вы всегда так добры?

— Сегодня днем я не была с вами добра.

— А-а… это… Не думаю, что вы…

— Я вела себя как стерва. Прошу простить меня за это. И если вы скажете, что я не была стервой…

— Хорошо, вы вели себя, как стерва. Как заправская стерва. — Ричард произнес это с озорной улыбкой на губах.

Я тоже улыбнулась:

— Вот и хорошо! Теперь, когда мы со всем этим разобрались…

Кафе, в которое он меня привел, называлось «Касабланка» и во многом походило на заведение Хамфри Богарта в одноименном фильме. Бармены были в смокингах, официанты — в жандармской форме.

— Думаете, сегодня мы встретим здесь Петера Лорре?[16]

— Ну, поскольку его застрелили в третьей части…

— А вы неплохо знаете кино.

— Не то чтобы… хотя, как и всем, «Касабланка» мне нравится.

Метрдотель спросил нас, с какой целью мы пришли: поесть, выпить или справиться о разрешении на выезд из Касабланки.

— Только выпить, — ответил Ричард.

— Очень хорошо, месье, — сказал официант с французским прононсом в манере Питера Селлерса.[17]

Едва нас усадили в кабинку — с навесом, как бедуинский шатер, — Ричард, закатив глаза, произнес:

— Простите. Если б я знал, что это тематический бар…

— Есть темы похуже «Касабланки». Слава богу, что вы меня не в «Хутерс»[18] привели.

— Не совсем в моем вкусе.

— Рада это слышать.

— Но если вы предпочитаете пойти куда-то еще…

— И лишить себя возможности вкусить очарования Марокко прямо в Кембридже?

— Я никогда не был в Северной Африке. И вообще нигде не был за пределами США и Канады.

— Я тоже. А в юности я всегда говорила себе, что буду много путешествовать, значительную часть своей жизни проведу в дороге.

— И я себе такое говорил.

— Вот сейчас смотришь на все это… Смешно. А помнится, когда мне было четырнадцать и я переживала обычные бзики переходного возраста — с мамой тогда отношения жутко разладились, — я ей заявила однажды, что вступаю во Французский Иностранный легион… Потому что я как-то посмотрела по телевизору один старый фильм с Лорелом и Харди, в котором они попадают в Иностранный легион…

— «Сыновья пустыни».

— А говорите, что ничего не знаете о кино.

— Лишь обрывки бесполезной информации, вроде этой.

— В общем, я поступила так, как поступают дети, разозлившись на своих родителей. Вытащила из шкафа сумку, подсчитала свои сбережения из карманных денег, накопленные за минувшие месяцы, подумала, на каком автобусе добраться до Нью-Йорка, прикинула, хватит ли мне на билет до того места, где тогда стоял Иностранный легион…

— Скорей всего, в Джибути, — сказал Ричард.

— А где это Джибути?

— Где-то в Сахаре.

— Откуда вам известно, что в то время Иностранный легион стоял в Сахаре?

— Прочел в одной статье в «Нэшнл джиографик». С детства подписывался на этот журнал. С него и начались мои мечты о путешествиях. Со всех тех любопытных статей с красочными иллюстрациями — о Гималаях, бразильских дождевых лесах, Внешних Гебридских островах.

— Излюбленные пустынные места дислокации французского Иностранного легиона?

Он снова улыбнулся, подтвердил:

— Точно. Оттуда я и знаю, где находится Джибути.

— По-вашему, фильм с Лорел и Харди снимался там? — спросила я.

— А знаете, вы сообразительны.

— Никогда не считала себя таковой.

— То есть вам никто не говорил, что вы умны?

— Ну, кто-нибудь из учителей, профессоров — от случая к случаю. А так…

— Вы — умная женщина.

— Теперь вы пытаетесь мне льстить.

— Вы не любите лесть? — спросил он.

— Конечно, мне нравится, когда мне льстят. Просто… думаю, я этого не заслуживаю.

— С чего так?

— Вам не кажется, что вы излишне любопытны?

Его плечи вдруг опустились, он снова стушевался, с виноватым видом отвел глаза. К своему огромному удивлению, я осознала, что меня это больше не раздражает. Скорее я ему сочувствовала — сочувствовала, потому что слишком хорошо понимала его состояние: я тоже испытывала смущение и неловкость от собственной роли в общей картине жизни.

— Простите-простите, — извинился Ричард Коупленд. — Ну вот, опять я сначала говорю, потом думаю.

— Вы опять занимаетесь самоуничижением…

— Беру пример с вас.

— Один ноль в вашу пользу.

— Я не пытался заработать очко.

— Знаю. И знаю, что порой мы критикуем других за то, чего не хватает нам самим.

— Я не воспринял ваши слова как критику.

— По-моему, я критиковала.

— Вы всегда так самокритичны… я это говорю, потому что сам такой.

— Я заметила. Но я не ответила на ваш вопрос, да?

Ричард улыбнулся мне. Я тоже ему улыбнулась — и одновременно с изумлением подумала, как удивительно легко общаться с этим человеком, мы словно вдохновляем друг друга на импровизации. К нам подошел официант. Мы оба заказали по бокалу красного вина. Мне понравилось, как Ричард повел себя: когда официант предложил ему на выбор «мерло», «каберне савиньон» или «пино нуар», он признался, что плохо разбирается в винах и готов последовать чужому совету.

— Легкое или крепленое красное? — уточнил официант.

— Что-нибудь среднее, — ответил Ричард.

— Тогда «пино нуар». Для дамы то же самое?