Пядь земли - [22]

Одну из них Тарцали послал, другую — Шандор Макра.

Насквозь видит Марика эти хитрости. Смотри-ка, она прямо нарасхват стала. Будто раньше никому в голову не приходило, что она не за всех, а лишь за одного может замуж выйти. Так о чем все они думали, пока она в девках гуляла?.. Однако в то же время приятно Марике, что вон сколько парней хотят ее за себя взять, что бы там ни говорил этот подлый Гоз… Только все равно не обманет она Ферко, бедняжку.

Он самый лучший в целом свете.

Ушли бабы ни с чем, а в сумерки, как лампу зажигать, явился Косорукий Бикаи.

— Дядя Михай, пойдете завтра к господину Бернату лед рубить?

— Лед рубить? Да ведь лед нынче подтаял, мягкий стал, — удивляется старый Юхош.

— Оно верно… вот и я это самое господину Бернату сказал, — изворачивается Косорукий Бикаи, а сам все у печки толчется, не уходит. Сесть зовут — не садится. Должно быть, и этот чего-то хочет. Наконец говорит Марике:

— Слышь-ка, Марика, ты хорошо это дело обдумала?

— Какое дело? — смотрит на него Марика удивленно.

— Ну… что завтра сватать тебя будут.

— А это, приятель, не твоя забота, — отвечает Марика.

Уходит Косорукий Бикаи; не успел он за угол свернуть, а уж перед домом снова шаги слышатся, снова открывается дверь, и входит Красный Гоз.

Вот уж кого не ждали к себе Юхоши… А пуще всех удивлена, конечно, Марика.

— Добрый вечер, — говорит Красный Гоз, и странно, что голос его звучит в хате глухо, будто в погребе.

— Вечер добрый, — отвечают с разных сторон, но отвечают с таким видом, будто кислое яблоко раскусили. И, будто и нет его в хате, продолжают кто чем заниматься.

Марика за дверцу шкафа уходит; шуршит одежда, локоть задевает за дверцу. Красный Гоз стоит у порога, молчит; молчат и хозяева. Отец трубку сосет на припечке, мать рогожку на станке плетет. Мишка вертушку мастерит — бог знает какую уже по счету… Хорошо бы сесть незаметно, где-нибудь в уголке, и дождаться, когда сами раскроются в улыбке губы, теплом наполнятся глаза. Раза три собирается с духом Красный Гоз, чтобы сказать что-то очень хорошее, очень нужное. Да не успевает: Марика выходит из-за дверцы, красивая, нарядная, за шубейку берется.

— Ты куда, Марика? — со стесненным сердцем спрашивает Йошка.

— По нужде, — говорит Марика насмешливо, ненавидяще и выходит из хаты.

Огонек в лампе метнулся испуганно, когда захлопнулась за Марикой дверь. Слышит Красный Гоз удаляющиеся шаги, и будто сердце его стучит им в такт, стучит все тише, все безнадежней. Хозяева, кажется, еще спрашивают его о чем-то — о чем, так и не понял Йошка. Не запомнил он и того, как оказался на улице.

Резкий студеный ветер дует вдоль деревни, грязь на дороге уже застыла неровными бороздами. С пушечным громом лопнул лед на реке; гул и треск поднимаются по руслу все дальше, к самому Харшаню. Желтый месяц запутался в голых черных ветвях акации. Куда теперь, к кому?

Может, к Илонке податься, посидеть в тепле, послушать старого Киша, который так складно умеет рассказывать сказки? Или к вдове Пашкуй, в ласковую, светлую ее хату, всегда чистую, как хорошо промытый и насухо вытертый стакан? Надо к кому-то идти, к кому-то душой прислониться, чтоб забыть, заглушить тоску и боль.

Старый Киш и в самом деле сидит на скамье против печки, подбрасывая в огонь сухие кукурузные кочерыжки. Вода кипит в казане, пар оседает на крышке, капли падают шипя на плиту; старик то и дело клюет носом, а Илонка, будто с тайным умыслом, нарочно к приходу Красного Гоза подгадав, раскладывает на столе какие-то хитрые девичьи одежки, которые парням даже и видеть не полагается. На руке у нее колечко блестит и наперсток. На самой Илонке красная цветастая кофта с короткими, до локтей, рукавами, а ниже локтей рука прячется в широких кружевных складках. Белое кружево и яркий свет лампы красиво оттеняют ее кожу. Да, здесь не какая-то тусклая лампа светит, а большая, висячая. Знает Илонка, чем привлечь сердце холостого парня.

И встречают Красного Гоза, будто давнего и постоянного гостя, хотя приходит он сюда всего лишь третий или четвертый раз. Илонка, сделав вид, будто сконфузилась до смерти, бросается к своему бельишку и, смеясь, хватает его в охапку. Прикрыв руками, к шкафу несет, запихивает в самый низ. Потом, усадив Красного Гоза возле кровати, сама то и дело тянется на кровать за чем-нибудь, грудью чуть не касаясь его лица. Сидит Илонка, одну ногу отставив назад, обхватив рукой спинку стула, шепчет на ухо парню какие-то ничего не значащие вещи с таким видом, будто величайшие тайны поверяет.

— Выпьешь чаю? — шепчет, например. — Очень хороший чай, недавно мне дали.

— Кто дал?

— Господин Бернат…

Что ж, выпьет, почему не выпить. В одном доме калачом накормили, здесь чаем напоят… До чего дошло: Красный Гоз в нахлебники попал…

Чай, однако, в самом деле отличный, или Красному Гозу так кажется. Ром, что Илонка в чашку ему подливает, красен, как кровь. Стоит Илонка у стола, над чашками колдует; пар, поднимаясь, окутывает ее, словно гладит. И чувствует Красный Гоз, как что-то до этого момента стиснутое, стянутое освобождается в нем и куда-то плывет, катится быстрее и быстрее. Так ствол дерева катится по склону горы; так телега мчится вниз по крутой дороге, все увеличивая скорость, подпрыгивая вслепую. Становится ему легко и весело, как никогда еще, пожалуй, не было. И — гулять так гулять — вместе с чашкой, которую подает ему Илонка, потихоньку берет он и пожимает ее пальцы.