Пядь земли - [200]

— Ох, и напугал же он меня… — хватается за сердце Илонка. Медленно опускает на ходу юбку, Подойдя к Красному Гозу, останавливается. — Сыровата еще земля, кум.

— Да нет, подсохла уже. Домой, кума?

— Домой иду, дел еще много до вечера… — и большим пальцем ноги водит по земле, круги рисует.

— Да, у всех дела. Марика вот тоже пошла.

— О, Марике есть зачем домой идти, кум. У Марики детки такие миленькие… из-за них не то что пойдешь — побежишь домой. Мне, знаете, так часто хочется к вам зайти, хоть на них взглянуть, да как-то неловко… А я вот прошу, прошу у господа…

— Да ведь это дело такое… детей да дождя не надо просить, сами придут. Может, потому и нет у вас ребенка, что просите. Вы не просите. Лучше попробуйте…

— Ах, кум…

— То-то раскроет рот кум Макра, когда… ха-ха-ха…

Ложатся слова друг на друга, будто карты у игроков.

Илонка ближе подходит; на глазах у нее слезы кипят, щеки огнем пылают. Оглядывается на мужа, который где-то в середине кукурузного поля трудится, да еще две полосы пшеницы между ними.

— Хорош гусь ваш кум, скажу я вам. Да откуда могла я знать в девках, каков, он есть? Ни вы мне ничего не сказали, ни кто другой… Если б я опять девкой стала, господи, и замуж бы собралась, уж я бы сначала посмотрела, кум, ох, посмотрела бы… Так себя наказать! Так жизнь себе испортить, — рыдает Илонка. — И зачем только такой парень жену берет, для чего?.. Скажите, неужто вы ничего не знали? Ведь вы приятелями были, гуляли вместе…

— Знал я кое-что, как не знать, да ведь…

— Господи, кум, почему же не сказали вы мне об этом? Почему? Ведь я вам ничего плохого не сделала, только любила вас, вы ведь знаете. Ладно, не женились вы на мне, но заслужила разве я такое? Да такое и самой последней бабе… — И плачет горько.

Совсем растерян Красный Гоз. Жалко ему бедную бабу. Оправдываясь, говорит:

— Я, конечно, знал, что кум… ну, словом, не совсем такой, каким полагается быть. Да все ж не думал я, что, на ком он женится, у того детей не будет.

— Не только детей, кум, ничегошеньки я от него не вижу. Понимаете, кум? Ничего. Два года мы вместе живем, а мне часто кажется: не доживу до следующего утра. Тьфу! До чего мне противно, даже самой себя. Верите ли, по утрам с закрытыми глазами причесываюсь, не могу на себя в зеркало смотреть… Ну что вы знали о нем, расскажите? — спрашивает она совсем другим голосом.

— Да ведь, как я об этом расскажу?..

— Полно. Вы, кум, взрослый мужчина, а я… ни баба, ни девка… Расскажите!

— А, черт! Все равно ведь этим не поможешь. Разведитесь с ним, кума, вот и все. Вы еще сможете замуж выйти.

— Развестись?.. Конечно, я часто об этом думаю. Да что там: лишь об этом и думаю. Вот только — так боюсь я теперь мужиков, просто ужасно.

— А так — все равно это не жизнь.

— Уж какая там жизнь… — и опять совсем другой становится Илонка. Будто и не об ее несчастье идет речь, а о чем-то другом. — Ну расскажите же, кум, что вы знаете об этом мужике, — просит заискивающе.

— Ну, если хотите, то есть если можете вы такое слушать…

Не отвечает Илонка, только кривит губы и рукой машет.

— В общем, когда в солдатах мы были… эй, забодай тебя комар… — смеется Красный Гоз смущенно, потом продолжает: — Пришли мы раз на врачебный осмотр — это, знаете, так полагается… Словом, осматривает нас врач, а Макра возле меня стоит третьим в ряду, и врач ему говорит: «Эй, сынок, что ж у тебя это дело-то такое хилое? Как ты баб-то любишь?» А кум на это отвечает: «А так… только мучаю, и все, господин доктор». Вот так.

Илонка Киш молчит, поправляет платок на голове. Через некоторое время говорит:

— Да уж это точно: мучает, и все… И как только бог такое допускает! Видите, кум, а во всем вы виноваты. Если бы вы мне тогда голову не вскружили, все было б по-другому. Вышла бы я замуж, как полагается, как все честные девки… А так — что мне оставалось? Пошла за первого попавшегося, не глядя. И надо ж было, чтобы этот недоделанный под рукой оказался…

— Эй, у кого-то жену увели! — кричит Шандор Макра с другого края пшеницы и еще лопатой машет в воздухе.

— Видите? Вот такой он. Ревнивый как черт. Будто у него право есть — ревновать… Ну, пойду я. Благослови вас бог, кум… — вздыхает горько, смотрит на Йошку долгим взглядом и идет. Под ногами у нее чавкает мокрая земля. Чтобы не поскользнуться, ноги широко в сторону расставляет, и тело ее от этого покачивается, будто в танце.

У Красного Гоза на какое-то время дыхание перехватывает. В голове — ни единой мысли. Вместо мыслей — коричневое, бесформенное пятно. И на этом пятне жирными буквами выкладывается черное слово (такие буквы бывают на лентах траурных венков); слово это — трагедия.

Где-то, когда-то слышал он или, может, читал это слово.

Однако сейчас, кажется ему, узнал он не книжный, а настоящий, страшный смысл этого слова. Ведь в самом деле хорошей девкой была Илонка, ласковой, мягкой, белотелой… Разве заслужила она такую жизнь? Вот ведь какая бывает судьба у людей; словно кто-то раздает ее — одному хорошую, другому похуже, третьему совсем скверную… Почему, говорит, не предупредил? А как он мог ее предупредить? У него самого в то время забот было по горло, не знал, за что и браться… К тому ж еще и ревнует ее Шандор, вот поди ж ты…