Пядь земли - [199]

А пока — какая-то смутная тревога осталась у Йошки в сердце: не смог он понять, не смог догадаться, в чем дело. Так вот бывает иногда: ищешь, ищешь занозу в ноге и найти не можешь…

Заложив руки за спину, смотрит в одну сторону, в другую; потом шагает поперек поля, считает рядки.

Добравшись до межи, вниз идет, по склону, тоже считает.

Много раз обходил он это поле с тех пор, как стал его хозяином. А особенно после того, как пришлось уйти из артели; много раз измерял его шагами, подсчитывал, планировал… Как ни считай, а надо бы добавить сюда еще по крайней мере два или три хольда. Тогда можно с этой землей что-то сделать. Мало земли; сколько ни вкладывай сил, не сходятся концы с концами… А может, сойдутся? Это он осенью узнает. Когда пшеница будет в мешках, сено — в стогах, картошка — в яме. До тех пор все вилами на воде писано.

Считает картофельные рядки: ровно двадцать. И в длину считает, до середины склона; дальше посажен турнепс и горох. Двадцать на двести — это четыре тысячи… четыре тысячи кустов… Если с куста снимут по полкило картошки, будет двадцать центнеров. А если, скажем, по килограмму? Тогда — сорок центнеров. Десять центнеров им хватит и на еду, и на корм скотине, тридцать — продать можно. Деньги неплохие. За эти деньги на земляных работах, ох, и много надо земли перекидать, перевозить!.. Так-то так, да как добиться, чтобы и в самом деле по кило с куста получить? Вот если б земля была лучше… хотя бы как в огороде…

Стоит. Думает.

Какие-то люди идут гурьбой в его сторону; остановятся, снова двинутся. Вешки какие-то ставят. Идут они вдоль старой канавы, что тянется через поле; много делянок выходит к ней. Сейчас, после дождя, полна канава воды, так что люди прыгают с одной стороны на другую. Инженер это с землекопами: видно, здесь планируют канал рыть, воду отводить из пруда.

— Что, первый раз, а?.. — кидает Красному Гозу один из землекопов, проходя мимо, и взглядом окидывает всходы кукурузы, картошки, турнепса. Видно, сразу понял, в чем дело, хоть у Гоза в руках и нет мотыги.

— Да вообще-то… — впрочем, ответ тут и не нужен. Прошли уже землекопы; втыкают колышки по бокам канавы.

— Стало быть, здесь будут воду сливать… — задумавшись, бредет Красный Гоз вдоль своей картошки.

Канал — он канал и есть… Да за каналом этим многое прячется. Во-первых, каналом этим помещик окончательно свои земли от общинных отделит, и потом ни реформа, ни власти их не тронут. Деревне в ту сторону и смотреть нечего. У наделов только хозяева могут меняться, а в остальном как было, так и будет. Самой земли не прибавится ни сажени. Стало быть, у кого своей земли нет, пусть на поденщину идет, на пруд или к богатым мужикам, а у кого есть, тот пусть обрабатывает ее так, чтобы прожить можно было. Помощи ждать нечего: не поможет мужикам ни реформа, ни черт, ни дьявол…

Надо, стало быть, искать способ, чтобы с малого поля снять урожай, как с большого. Конечно, на навоз первая надежда, да навоз — это не спасение. У него, у Красного Гоза, поле и так унавожено. Два года возил он сюда навоз; восемьдесят две телеги вывез. По одному пенгё платил за ездку — это восемьдесят два пенгё… Да мало этого. Еще надо что-нибудь придумать. А что?..

— Значит, канал будет рядом… А если, скажем, воду для полива из него брать…

В прошлом году поливал он у себя в огороде несколько кустов картошки. Раз в неделю поливал, в воскресенье; там сладкий перец рос, и, как после него оставалась в лейке вода, выплескивал ее Красный Гоз в картошку. Сначала просто лил, не думая. А потом увидел, что эти кусты лучше прочих пошли, и начал поливать обильнее. И вода-то была холодная, колодезная; а осенью копала Марика и рассказывала, что на тех кустах вдвое больше было картошки, чем на других.

Может, тут-то и лежит ключ к сорока центнерам?

Может, только таким путем можно увеличить урожай? Да что говорить: таким ли, другим ли, а придется увеличивать. Раз нельзя поле расширить ни ему, ни прочим, значит, ничего не остается, кроме как увеличить его вверх и вниз. В высоту и в глубину.

И удивительное дело: как всегда, когда, бывало, находил он решение какой-нибудь трудной задачи, сразу думает он о других…

Уплыли тучи с небосвода, будто стадо овец с выгона; солнце опять печет вовсю. Вода в лужах согрелась, стала почти горячей; на земле появились, стали расти сухие, светлые полосы, пятна. Заяц скачет по полю: из пшеницы, через кукурузу, опять в пшеницу, скачет как ошпаренный. Лопаты поднимаются, руки машут в его сторону, крики раздаются.

— Заяц скачет, восемьсот форинтов тащит! — вопит через три делянки Макра: у него, известно, на все своя история. Любит он истории и вообще поговорить любит… Про зайца история в таком роде: жил-был, значит, мужик, продал он за восемьсот форинтов корову, завязал деньги в платок, домой пошел; по дороге поймал зайца и тем платком связал ему ноги… Словом, заяц, конечно, убежал. И деньги унес…

Заяц вдруг в сторону рванулся — прямо под ноги Илонке Киш, та взвизгивает и юбку подхватывает выше колен. Еще бы. Чуть не наскочил на нее заяц.

— Чуть выше, кума, подымите, сразу остановится! — кричит Красный Гоз, который только встал в начало ряда рыхлить кукурузу.