Пузырь в нос! - [16]

Шрифт
Интервал

— Что, не нальешь?

— По-моему, я ясно сказал — больше нет.

— А у комдива?

— А комдив в бригаде, у флагманского, наверно, тоже наливает…

— Давай подождем!

— Жди, если хочешь, а меня самого ждут, честно.

Дело в том, что комдив — капитан третьего ранга — ни за что не налил бы «чужому» мичману, да еще три (!) литра, да еще в период решительной борьбы с пьянством.

— Ну, вы об этом еще пожалеете.

— Чего-о?! Да пошел ты!..

— …я вам устрою!..

Все это быстро пронеслось в еще абсолютно трезвом мозгу комдива. Так неужто этот злобный коротышка с бербазы смог раскрутить такую фронтовую операцию с использованием авиации? Ну, гигант! Самородок! А вернее выродок. Ну-у… Прямо Жуков, не меньше.

— Ну и..? Чего молчишь, мать-перемать? Лапу к уху — и вперед. Некогда мне тут лазговолы лазговаливать. — Комбриг явно торопился. — Отгоняйте «КамАЗы», доглужайте третий — и впелед. Автоклан можно и здесь оставить, пусть оставшиеся баки лазделывает.

Автокран — это чтобы красно-медные решетки с двуокисью губчатого свинца из пластмассовых баков вытаскивать. Во-во, твою мать! Еще и третий «КамАЗ», и автокран! Вот это — кража века, вот это — номер! Надо делать что-то, пока комбриг не свалил. ЧТО???

— Товарищ комбриг, это выше моего воображения, но, чувствую — здесь что-то не так. Товарищ майор, согласитесь — мы видим друг друга впервые. Факт?

— Факт, — спокойно подтвердил майор.

— Вот видите, товарищ комбриг, а ведь я и есть тот самый «командир дивизиона электриков», который якобы договаривался о вывозе батареи… А я ни сном, ни духом, товарищ комбриг…

У бригадных ворот КПП повисла зловещая пауза… вместе с пылью притормозившего «запорожца», перегруженного мешками с картошкой и иным сельхозинветарем. Из дверцы высунулся по пояс изумленный водитель, оказавшийся временным старшиной бербазы.

— Ни хрена себе!.. — начал негодовать мичманок, но, заприметив комблига, так и остался с открытым ртом.

А комблиг начал — сначала нехотя, а потом со все более возрастающим ужасом — соображать. Это что? — батарею пытаются похитить?!

— Мичман, а ну-ка, иди сюда, не стой там, мать-перемать. Что за балдак, почему баталеи вывозят?!

— Не могу знать, товарищ комбриг, сам притормознул… ведь в суточном плане нет…

— Во олганизация! Не блигада, а публичный дом: никто ничего знать не хочет, а только давать, — от возмущения комбриг даже материться перестал. Он командовал бригадой меньше полугода, так что мог себе позволить. Его предшественника сняли именно за бардак и еще за кой-какие махинации. — Один я должен все знать, во все вникать… Вот сейчас алестую всех до понедельника, а уж там лазбелемся, что к чему…

Ну-у… этого только не хватало. Сообразительность у всех резко возросла.

— Товарищ ПОЛКОВНИК, — первым не выдержал майор, поняв, что не все идет по плану. — Я в вашей организации… это… может чего-то и перепутал… Договаривался о вывозе батарей старшина бербазы, это который временно…

— Товарищ майор, я и есть как раз тот старшина, который «временно», но вас я вижу впервые, да и вы меня тоже, как я понимаю…

— ТАК!!! ДЕЖУЛНЫЙ!!! (Я, товарищ комбриг!!!) ВСЕХ!!! Всех — под алест!!! И машины, и водителей, и сталших, и вас всех!!!

Вот тебе, бабушка, и Юрьев день, живо вспомнилось — отголоски крепостного права.

— Вызывайте начальника калаула с галнизонной гауптвахты — и всех, ВСЕХ!!! на полную катушку от моего имени, а в понедельник лазбелемся.

А ведь отменили, сто двадцать лет назад…

— Товарищ ПОЛКОВНИК, я начальник штаба авиаполка дальних бомбардировщиков-ракетоносцев (ну, дает!) и в ваш гарнизон не вхожу, так что… не имеете права, — начал качать права летчик-майор, но первым свет в конце туннеля увидел комдив-два.

— Товарищ комбриг, я служил в этой бригаде три года на головном РТМе и стоял начальником караула. Посадка старших офицеров на гауптвахту — дело тонкое…

На гауптвахте не было камер для старших офицеров — а положено! Это намек на то, что я, мол, сидеть не буду. Прецеденты были, и ничего тут не поделаешь.

Опять же — начальник штаба авиаполка, его сажать — а вдруг у них самолет угонят, а он у нас под арестом. На нас повесят… это комдив рассуждает за комбрига, поскольку знает, как тяжко отменять военачальнику свое «я сказал!!!» Доводы, конечно, веские, но надо найти другое решение, и чтобы самому чистеньким уйти.

— Товарищ комбриг, арестуйте машину с автокраном, и пускай дальше баки разделывают, а в понедельник оставшиеся подвезем. Сделают — отпустим, а начальник штаба бомбардировщиков за ними и приедет. Тогда спокойно во всем и разберемся… — сказал комдив-два.

— ВСЕ!!! Хватит мне тут плоповеди читать, мать-перемать!!! Лазвелось вас, умников, аж камел не хватает! (Ой, ура…) Дежулный!!! (Слушаю, товарищ комбриг!) Эти две загоняй под лазглузку и — свободны, а вон тот «КамАЗ» с автокланом я до втолника алестовываю. Что делать и как — они знают. Сделают в понедельник — отпущу в понедельник.

— Товарищ полковник! — снова напыжился начальник штаба летчиков.

— Майол, мать-перемать, запомни, я — не полковник, а капитан пелвого ланга и командил отдельной блигады. Это — лаз. За такой гастлольный выезд на вас уголовное дело — заплосто. Попытка хищения длагметаллов с воинской части… Ком ТОФ — бывший подводник, и он нас быстлее поймет и подделжит. Это — два. И тли — я толоплюсь. Если вас не устлаивает втолой валиант пелеходим к пелвому. Всем все понятно?!


Еще от автора Николай Николаевич Курьянчик
А. Покровский и братья. В море, на суше и выше!… - 2

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.



Рекомендуем почитать
В Ясной Поляне

«Константин Михайлов в поддевке, с бесчисленным множеством складок кругом талии, мял в руках свой картуз, стоя у порога комнаты. – Так пойдемте, что ли?.. – предложил он. – С четверть часа уж, наверное, прошло, пока я назад ворочался… Лев Николаевич не долго обедает. Я накинул пальто, и мы вышли из хаты. Волнение невольно охватило меня, когда пошли мы, спускаясь с пригорка к пруду, чтобы, миновав его, снова подняться к усадьбе знаменитого писателя…».


Реквием по Высоцкому

Впервые в истории литературы женщина-поэт и прозаик посвятила книгу мужчине-поэту. Светлана Ермолаева писала ее с 1980 года, со дня кончины Владимира Высоцкого и по сей день, 37 лет ежегодной памяти не только по датам рождения и кончины, но в любой день или ночь. Больше половины жизни она посвятила любимому человеку, ее стихи — реквием скорбной памяти, высокой до небес. Ведь Он — Высоцкий, от слова Высоко, и сей час живет в ее сердце. Сны, где Владимир живой и любящий — нескончаемая поэма мистической любви.


Утренние колокола

Роман о жизни и борьбе Фридриха Энгельса, одного из основоположников марксизма, соратника и друга Карла Маркса. Электронное издание без иллюстраций.


Народные мемуары. Из жизни советской школы

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Из «Воспоминаний артиста»

«Жизнь моя, очень подвижная и разнообразная, как благодаря случайностям, так и вследствие врожденного желания постоянно видеть все новое и новое, протекла среди таких различных обстановок и такого множества разнообразных людей, что отрывки из моих воспоминаний могут заинтересовать читателя…».


Бабель: человек и парадокс

Творчество Исаака Бабеля притягивает пристальное внимание не одного поколения специалистов. Лаконичные фразы произведений, за которыми стоят часы, а порой и дни титанической работы автора, их эмоциональность и драматизм до сих пор тревожат сердца и умы читателей. В своей уникальной работе исследователь Давид Розенсон рассматривает феномен личности Бабеля и его альтер-эго Лютова. Где заканчивается бабелевский дневник двадцатых годов и начинаются рассказы его персонажа Кирилла Лютова? Автобиографично ли творчество писателя? Как проявляется в его мировоззрении и работах еврейская тема, ее образность и символика? Кроме того, впервые на русском языке здесь представлен и проанализирован материал по следующим темам: как воспринимали Бабеля его современники в Палестине; что писала о нем в 20-х—30-х годах XX века ивритоязычная пресса; какое влияние оказал Исаак Бабель на современную израильскую литературу.