Путник, зашедший переночевать - [151]
Лейбче кивает мне и говорит: «Да, да, господин хороший». Я смотрю на него доброжелательно, но тут его лицо начинает темнеть. И не только лицо — все вокруг темнеет тоже, потому что, пока мы говорили, день прошел и наступил вечер. Я встаю. Зала пустая, не видно ни души. И тут появляется тот человек, которого я знаю, хотя почему-то не знаю, как его зовут. У него каждый день иное лицо. Сегодня это лицо японца и одновременно татарина. В любом месте есть множество таких людей, но здесь, в Шибуше, нет никого даже отдаленно похожего. Он маленький и щуплый, и у него красные веки, черные глаза и черные отвислые усы, из которых торчат волоски. На вид ему лет тридцать плюс-минус год. Он стоит передо мной и покручивает ус с довольным видом человека, который говорит собеседнику: «Я же вас предупреждал…»
Я сел на стул и прикрыл глаза.
В дверь постучали. Вошла Крулька и сказала: «Господин сидит в полной темноте, я сейчас же зажгу ему лампу. Мы весь день не видели господина. Боже мой, Боже мой, где же он был, что он ел? Я сейчас же принесу ему ужин!»
Я поднес палец и губам, делая ей знак замолчать. Она перекрестилась и сказала: «Боже мой, Боже мой, я не знала, что господин Зоммер собирается молиться».
Зоммер закончил молитву, не знаю — дневную или вечернюю, и сел на свое обычное место. Я чувствовал себя как-то неопределенно — и не грустно, и не радостно, и вместе с тем в ладу с самим собой. Великое дело душевный покой, не каждый день человек удостаивается его.
Закончив есть и пить, я вернулся в свою комнату и решил почитать письма, которые пришли сегодня. А пока читал, вдруг почувствовал желание тут же ответить их отправителям и, превратив намерение в дело, стал писать письмо за письмом. Закончил в полночь и лег в кровать с ощущением выполненного долга.
Уснуть я не надеялся. Сон пришел неожиданно, и я спал, пока не рассвело и не пришло время вставать. Был уже день, то ли девять, то ли десять утра. Я посмотрел на часы. Они тикали, как обычно, но время не показывали. С того дня, как я отправился за границу, они шалили — иногда шли нормально, а иногда словно впадали в безумие. Не всем часам по душе заграничный воздух.
Вставать или не вставать? Вообще говоря, я не видел никакой необходимости вставать, потому что времена и впрямь перепутались и в гостинице не было теперь постоянного времени завтрака. Эта Бабчи, Бог ей в помощь, ведет себя с гостями так, будто каждый ломоть, который она им дает, — особая милость с ее стороны. А поскольку я не так уж голоден, то могу и отказаться от этих ее милостей. Если проголодаюсь, Крулька приготовит мне вечером что-нибудь легкое и приятное.
И вот я лежал в кровати и припоминал свои дела. И вдруг понял, что накануне обманул себя: те письма, на которые я вчера ответил, были в действительности не такими уж важными, и на них не было нужды отвечать. В то же время те письма, что я оставил без ответа, прямо вопиют из своих конвертов и жаждут моего отклика. От кровати до этих писем было расстояние вытянутой руки. Но у меня не было сил протянуть эту руку. Поэтому я лежал в кровати и размышлял, что именно я могу ответить и как извинюсь за задержку. О, как я должен был извиняться!
Час-другой спустя я все-таки поднялся. И как ни странно, тотчас начал записывать обдуманное на бумагу. И если раньше я удлинял письмо, которое следовало бы укоротить, или укорачивал там, где нужно было удлинить, то после обдумывания все обрело правильные пропорции. Так я сидел и писал весь день и часть вечера. Под конец встал из-за стола и пошел в залу. И тут вспомнил те слова, которые искал вчера: «Хоть и христианка, Крулька хорошая еврейка». Вспомнил, что это сказала Гинендл, и улыбнулся странному словосочетанию.
В зале я увидел госпожу Зоммер. Она плакала и кричала: «Все правда, все правда!» Я спросил, почему она плачет, но ее муж сделал мне рукой знак оставить ее в покое, а сам поднялся, опираясь на палку, подошел ко мне, посмотрел на меня и спросил, правда ли, что господин Шуцлинг мой друг. Я кивнул и спросил, что случилось. Он сказал: «Сестра господина Шуцлинга заболела». Госпожа Зоммер поднялась, вытерла слезы и спросила, ел ли я. И тут же пошла на кухню и послала мне ужин. Больше я ее не видел — ни в тот вечер, ни наутро.
Глава шестьдесят третья
Все правда
Гинендл сидела, закутавшись в шерстяной платок, с одеялом на коленях. Я поздоровался с ней и спросил, как она себя чувствует. Она посмотрела на меня и спросила, кто я. Я назвался. Она сказала: «Я тебя не знаю».
Я спросил: «Разве вы не помните, Гинендл, что я был здесь несколько дней назад с Ароном, вашим братом, и вы угостили нас замечательным обедом?»
Она ответила: «Да, да, дорогой мой, я вспомнила, вспомнила, дорогой мой, возьми стул и сядь передо мной. Что ты скажешь об этой истории? — И с этими словами она опустила голову на грудь, будто задремала. Но почти тотчас подняла голову, посмотрела на меня и спросила: — Кто ты?»
Я снова назвался. Она покачала головой и сказала: «Да, да, мой дорогой, я вспомнила. Не сын ли ты Эстер? Где ты был все это время? Я слышала, что ты уехал отсюда. Подожди, я вспомню, куда ты уехал».
Роман «Вчера-позавчера» (1945) стал последним большим произведением, опубликованным при жизни его автора — крупнейшего представителя новейшей еврейской литературы на иврите, лауреата Нобелевской премии Шмуэля-Йосефа Агнона (1888-1970). Действие романа происходит в Палестине в дни второй алии. В центре повествования один из первопоселенцев на земле Израиля, который решает возвратиться в среду религиозных евреев, знакомую ему с детства. Сложные ситуации и переплетающиеся мотивы романа, затронутые в нем моральные проблемы, цельность и внутренний ритм повествования делают «Вчера-позавчера» вершиной еврейской литературы.
Представленная книга является хрестоматией к курсу «История новой ивритской литературы» для русскоязычных студентов. Она содержит переводы произведений, написанных на иврите, которые, как правило, следуют в соответствии с хронологией их выхода в свет. Небольшая часть произведений печатается также на языке подлинника, чтобы дать возможность тем, кто изучает иврит, почувствовать их первоначальное обаяние. Это позволяет использовать книгу и в рамках преподавания иврита продвинутым учащимся. Художественные произведения и статьи сопровождаются пояснениями слов и понятий, которые могут оказаться неизвестными русскоязычному читателю.
Сборник переводов «Израильская литература в калейдоскопе» составлен Раей Черной в ее собственном переводе. Сборник дает возможность русскоязычному любителю чтения познакомиться, одним глазком заглянуть в сокровищницу израильской художественной литературы. В предлагаемом сборнике современная израильская литература представлена рассказами самых разных писателей, как широко известных, например, таких, как Шмуэль Йосеф (Шай) Агнон, лауреат Нобелевской премии в области литературы, так и начинающих, как например, Михаэль Марьяновский; мастера произведений малой формы, представляющего абсурдное направление в литературе, Этгара Керэта, и удивительно тонкого и пронзительного художника психологического и лирического письма, Савьон Либрехт.
Множественные миры и необъятные времена, в которых таятся неизбывные страдания и неиссякаемая радость, — это пространство и время его новелл и романов. Единым целым предстают перед читателем история и современность, мгновение и вечность, земное и небесное. Агнон соединяет несоединимое — ортодоксальное еврейство и Европу, Берлин с Бучачем и Иерусалимом, средневековую экзегетику с модернистской новеллой, но описываемый им мир лишен внутренней гармонии. Но хотя человеческое одиночество бесконечно, жива и надежда на грядущее восстановление целостности разбитого мира.
«До сих пор» (1952) – последний роман самого крупного еврейского прозаика XX века, писавшего на иврите, нобелевского лауреата Шмуэля-Йосефа Агнона (1888 – 1970). Буря Первой мировой войны застигла героя романа, в котором угадываются черты автора, в дешевом берлинском пансионе. Стремление помочь вдове старого друга заставляет его пуститься в путь. Он едет в Лейпциг, потом в маленький город Гримму, возвращается в Берлин, где мыкается в поисках пристанища, размышляя о встреченных людях, ужасах войны, переплетении человеческих судеб и собственном загадочном предназначении в этом мире.
Одна из самых замечательных повестей Агнона, написанная им в зрелые годы (в 1948 г.), обычно считается «закодированной», «зашифрованной» и трудной для понимания. Эта повесть показывает нашему читателю другое лицо Агнона, как замечал критик (Г. Вайс): «Есть два Агнона: Агнон романа „Сретенье невесты“, повестей „Во цвете лет“ и „В сердцевине морей“, а есть совсем другой Агнон: Агнон повести „Эдо и эйнам“».
Прошла почти четверть века с тех пор, как Абенхакан Эль Бохари, царь нилотов, погиб в центральной комнате своего необъяснимого дома-лабиринта. Несмотря на то, что обстоятельства его смерти были известны, логику событий полиция в свое время постичь не смогла…
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Цирил Космач (1910–1980) — один из выдающихся прозаиков современной Югославии. Творчество писателя связано с судьбой его родины, Словении.Новеллы Ц. Космача написаны то с горечью, то с юмором, но всегда с любовью и с верой в творческое начало народа — неиссякаемый источник добра и красоты.
«В те времена, когда в приветливом и живописном городке Бамберге, по пословице, жилось припеваючи, то есть когда он управлялся архиепископским жезлом, стало быть, в конце XVIII столетия, проживал человек бюргерского звания, о котором можно сказать, что он был во всех отношениях редкий и превосходный человек.Его звали Иоганн Вахт, и был он плотник…».
Польская писательница. Дочь богатого помещика. Воспитывалась в Варшавском пансионе (1852–1857). Печаталась с 1866 г. Ранние романы и повести Ожешко («Пан Граба», 1869; «Марта», 1873, и др.) посвящены борьбе женщин за человеческое достоинство.В двухтомник вошли романы «Над Неманом», «Миер Эзофович» (первый том); повести «Ведьма», «Хам», «Bene nati», рассказы «В голодный год», «Четырнадцатая часть», «Дай цветочек!», «Эхо», «Прерванная идиллия» (второй том).
Рассказы Нарайана поражают широтой охвата, легкостью, с которой писатель переходит от одной интонации к другой. Самые различные чувства — смех и мягкая ирония, сдержанный гнев и грусть о незадавшихся судьбах своих героев — звучат в авторском голосе, придавая ему глубоко индивидуальный характер.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
В книгу, составленную Асаром Эппелем, вошли рассказы, посвященные жизни российских евреев. Среди авторов сборника Василий Аксенов, Сергей Довлатов, Людмила Петрушевская, Алексей Варламов, Сергей Юрский… Всех их — при большом разнообразии творческих методов — объединяет пристальное внимание к внутреннему миру человека, тонкое чувство стиля, талант рассказчика.
Впервые на русском языке выходит самый знаменитый роман ведущего израильского прозаика Меира Шалева. Эта книга о том поколении евреев, которое пришло из России в Палестину и превратило ее пески и болота в цветущую страну, Эрец-Исраэль. В мастерски выстроенном повествовании трагедия переплетена с иронией, русская любовь с горьким еврейским юмором, поэтический миф с грубой правдой тяжелого труда. История обитателей маленькой долины, отвоеванной у природы, вмещает огромный мир страсти и тоски, надежд и страданий, верности и боли.«Русский роман» — третье произведение Шалева, вышедшее в издательстве «Текст», после «Библии сегодня» (2000) и «В доме своем в пустыне…» (2005).
Роман «Свежо предание» — из разряда тех книг, которым пророчили публикацию лишь «через двести-триста лет». На этом параллели с «Жизнью и судьбой» Василия Гроссмана не заканчиваются: с разницей в год — тот же «Новый мир», тот же Твардовский, тот же сейф… Эпопея Гроссмана была напечатана за границей через 19 лет, в России — через 27. Роман И. Грековой увидел свет через 33 года (на родине — через 35 лет), к счастью, при жизни автора. В нем Елена Вентцель, русская женщина с немецкой фамилией, коснулась невозможного, для своего времени непроизносимого: сталинского антисемитизма.