Путин, учись у Сталина! Как спасти Россию - [5]

Активное участие в белом терроре, издевательства над пленными красноармейцами и рабочими уже само по себе было составом преступления, но на Шахтинском процессе оно было одним из обоснований обвинения в контрреволюционной деятельности. Было очевидно, что контрреволюционная и вредительская деятельность была прямым продолжением их активной борьбы против Советской власти во время Гражданской войны. Тем более что в 1928 году события Гражданской войны были еще в живой памяти. Если этот факт принять во внимание, то становится понятно, что поздние исследователи просто фальсифицировали и искажали факты об этом процессе.

Далее, во время съезда горнопромышленников Юга России в Ростове в 1919 году, на котором присутствовали многие из осужденных инженеров и техников, и это подтверждалось многочисленными показаниями, было принято решение, что им нужно было вернуться на свои шахты и вести подрывную работу, не давая развивать добычу угля, с тем чтобы сохранить шахты в максимально более нетронутом виде к возвращению прежних хозяев. Инженер Сущевский, например, говорил в суде, что ему за это был обещан пост директора акционерного общества. И действительно, в Донецко-Грушевском рудоуправлении – одном из наиболее важных по добыче угля в Донбассе, уже при Советской власти работал полный состав старых инженеров, связанных между собой родством, а также 3 из 7 бывших акционеров[7]. То есть техническое управление оказалось полностью в руках старых владельцев и инженеров. В том же Донецко-Грушевском управлении заведующие всеми пятью шахтами были контрреволюционерами, а также два главных механика и заместитель начальника горного надзора[8]. У них была полная возможность проводить такую политику, которая им была нужна. Донецкий уголь был главным источником топлива для промышленности и транспорта, и потому бывшие владельцы и инженеры получили возможность для осуществления экономических диверсий.

Трест «Донуголь» также был захвачен контрреволюционерами. Директорат треста был сплошь из них, осужденные инженеры руководили управлением нового строительства, иностранным отделом и отделом механизации. В их числе был и главный технический директор треста Н. П. Бояршинов, который на суде признал себя частично виновным, но утверждал, что он не мог порвать с вредительством.

Нехватка инженерных и технических кадров в сочетании с крайней необходимостью быстрейшего восстановления Донбасса вынуждала пойти на такие крайние шаги, как привлечение к работе бывших инженеров и владельцев шахт, невзирая на их контрреволюционную и антисоветскую позицию.

Надо отметить, что подобная вредительская деятельность в Донбассе была в огромной степени облегчена колоссальными разрушениями хозяйства, отсутствием самого необходимого оборудования, низкой квалификацией шахтеров из крестьян и мобилизованных трудармейцев, восстанавливающих Донбасс. Положение было очень тяжелым, нехватка угля крайне негативно отражалась на всем хозяйстве и процессе его восстановления. Так что достаточно было совсем небольших действий, чтобы усугубить последствия этого разрушения. В суде упоминался факт умышленного затопления шахты бывшей Ново-Азовской компании в Донецко-Грушевском рудоуправлении, хотя горный техник С. А. Бабенко, затопивший шахту, заявил, что она на тот момент была на ходу и добыча угля была выгодной[9]. Тем более что в 1921 году даже высшее хозяйственное руководство поддерживало идею затопления ряда шахт в Донбассе, чтобы быстрее восстановить наиболее продуктивные шахты, и вообще больше рассчитывало на нефть в борьбе с острейшим топливным кризисом. Так что ничего удивительного, что тогда это вредительство попросту не было замечено. Поразительно, но С. А. Кислицын в 1993 году утверждал, что единственное обвинение к Бабенко якобы было только плохое отношение к рабочим.

Сильнейшие разрушения в Донбассе, острая нехватка угля в республике и возврат бывшими инженерами и владельцами шахт своих прежних позиций объективно создавали им все условия для вредительства. Им не нужно было в тот момент что-то активно делать – достаточно было только сорвать добычу. Например, Н. Е. Калганов говорил, что ему удалось задержать выемку угля по трем участкам на 12–13 млн. пудов угля в год[10]. В условиях острейшего топливного дефицита, который был в начале 1920-х годов, эта задержка вносила существенный вклад в расстройство хозяйства.

Другим способом расстройства угольного хозяйства была умышленно плохая сортировка угля. Инженер шахты «Октябрьская революция» В. Н. Самойлов (бывший владелец этой же шахты до революции) показал: «В результате уголь или обесценивался, или своевременно не пересортировывался, убытки от этого получались весьма значительные. Это имело место в течение всех семи лет моей службы, делал я это сознательно, моими соучастниками в этом деле были Чернокнижников и Андреев; они в этом содействовали мне сознательно»[11]. Достаточно было установить оборудование по сортировке угля заведомо меньшей мощности, чем добыча шахты, а также время от времени выводить ее из строя. Это можно было списать на неполадки и технические трудности, к тому же, как неоднократно отмечалось в суде, осужденные всеми силами старались увольнять и отстранять от работы всех, кто замечал умысел и критиковал их действия.