Путилин и Петербургский Джек-потрошитель - [6]

Наступила тьма и могильная тишина.

Я слышал, как бьется мое сердце тревожными, неровными толчками.

Из-за могилы

Время тянулось страшно медленно. Секунды казались минутами, минуты — часами. Вдруг до моего слуха донеслись шаги человека, подходящего к двери. Послышалось хриплое ворчание, точно ворчание дикого зверя, вперемешку с злобными выкликами, проклятиями. Загремел замок.

— Проклятая!.. Дьявол!.. — совершенно явственно долетали слова.

Лязгнул засов, скрипнула как-то жалобно дверь, и в конуру ввалился человек. Кто он — я, конечно, не мог видеть, но сразу понял, что это — страшный горбун.

Чудовище было, очевидно, сильно пьяно.

Он, изрыгая отвратительную ругань, натолкнулся на край кровати, отлетел потом в противоположную стену и направился колеблющейся походкой в глубь логовища.

— Что? Сладко пришлось, ведьма? Кувырк, кувырк, кувырк… Ха-ха-ха! — вдруг разразился исступленно бешеным, безумным хохотом страшный горбун.

Признаюсь, я похолодел от ужаса.

Вдруг конура осветилась слабым светом, синевато-трепетным. Горбун чиркнул серной спичкой и, должно быть, зажег сальную свечу, потому что комната озарилась тускло-красным пламенем.

— Только ошиблась, проклятая, не то взяла! — продолжал рычать горбун.

Он вдруг быстро наклонился под кровать и потащил к себе небольшой черный сундук.

Мысль, что он меня увидит, заставила заледенеть кровь в моих жилах. Я даже забыл, что у меня есть револьвер, которым я могу размозжить голову этому чудовищу.

Горбун, выдвинув сундук, поставил дрожащей лапой около него свечку в оловянном подсвечнике и, все так же изрыгая проклятия и ругательства, отпер его и поднял его крышку. Свет свечки падал на его лицо. Великий Боже, что это было за ужасное лицо! Клянусь вам, это было лицо самого дьявола!.. Медленно, весь дрожа, он стал вынимать мешочки, в которых сверкало золото, а потом — целая кипа процентных бумаг и ассигнаций.

С тихим, захлебывающимся смехом он прижимал их к своим безобразным губам.

— Голубушки мои… Родненькие мои… Ах-ох-хо-хо! Сколько вас здесь… Все мое, мое!..

Чудовище-человек беззвучно хохотал. Его единственный глаз, казалось, готов был выскочить из орбиты. Страшные, цепкие щупальца-руки судорожно сжимали мешочки и пачки. Но почти сейчас же из его груди вырвался озлобленный вопль-рычание:

— А этих нет! Целой пачки нет!.. Погубила, осиротинила меня!

— Я верну их тебе! — вдруг раздался резкий голос.

Прежде, чем я успел опомниться, я увидел, как горбун в ужасе запрокинулся назад.

Его лицо из сине-багрового стало белее полотна. Нижняя челюсть отвисла и стала дрожать непрерывной дрожью.

К нему медленно подвигалась, тихо, плавно, словно привидение, девушка-труп.

Ее руки были простерты вперед.

— Ты убил меня, злое чудовище, но я… я не хочу брать с собою в могилу твоих постылых денег. Они будут жечь меня, не давать покоя моей душе.

Невероятно дикий крик, крик, полный смертельного ужаса, огласил мрачное логовище.

— Скорее! Ползи к двери. Сейчас же вон отсюда! — услышал я сдавленный шепот Путилина.

Я пополз из-под угла кровати к двери.

— Не подходи! Не подходи! Исчадие ада!.. — в смертельном ужасе лепетал горбун.

Девушка-труп приближалась к чудовищу-горбуну все ближе и ближе.

— Слушай, убийца! — загробным голосом говорила девушка. — Там, на колокольне, под большим колоколом, прикрытые тряпкой, лежат твои деньги. Я пришла с того света, чтобы сказать тебе: торопись скорее туда, ты свободно пройдешь на колокольню и возьмешь эти проклятые деньги, за которые ты убил меня такой страшной смертью.

Обезумевший от ужаса страшный горбун, сидевший к нам спиной, замер.

Путилин быстро и тихо, толкнув меня вперед, открыл ногой дверь.

— Беги немедленно, что есть силы! Спускайся по лестнице! К воротам!

Я несся что было духу. Оглянувшись, я увидел, что за мной несется Путилин и X. Вдруг из логовища горбуна мелькнула белая фигура и, с ловкостью истой акробатки, сбежала с лестницы.

— Поздравляю вас, барынька, с блестяще удачным дебютом! — услышал я голос Путилина.

На колокольне

Мы поднимались по узкой, винтообразной лестнице спасской колокольни.

Я, еще не успевший прийти в себя после всего пережитого, столь необычайного, заметил кое-где фигуры людей.

Очевидно, мой гениальный друг сделал заранее известные распоряжения. Фигуры почтительно давали нам дорогу, затем — после того, как Путилин им что-то отрывисто шептал, — быстро стушевались. Когда мы вошли на колокольню, было ровно два часа ночи.

— Ради бога, друг, зачем же мы оставили на свободе этого страшного горбуна? — обратился я, пораженный, к Путилину.

Путилин усмехнулся.

— Положим, дружище, он — не на свободе. Он — «кончен», то есть пойман; за ним — великолепный надзор. А затем… Я хочу довести дело до конца. Знаешь, — это моя страсть и это — моя лучшая награда. Позволь мне насладиться одним маленьким эффектом. Ну, блестящая дебютантка, пожалуйте сюда, за этот выступ! Я — здесь, ты — там!

Мы разместились.

Первый раз в моей жизни я бывал на колокольне.

Колокола висели большой, темной массой.

Вскоре выплыла луна и озарила своим трепетным сиянием говорящую массу.

Лунный свет заиграл на колоколах, и что-то таинственно чудное было в этой картине, полной мистического настроения.