Путилин и Петербургский Джек-потрошитель - [23]

А тут… тут целая чаша ее. Стало быть, я был прав, прав!..

Огромная радость охватила меня. Я спасу бедного еврея, над которым тяготеет это страшное обвинение!

— Дзинь… тр-р… тр-р… — донеслось до меня. Я услыхал, что дверь проклятого домика уже раскрывается. Быстрее молнии я бросился по лестнице и закрыл над собой дверцу люка.

Она была от ветхости вся в дырах. Потушив фонарь, я приложился ухом к ней.

— А-а, дьяволы, хорошую я вам заварил кашу! — донесся до меня резкий мужской голос. — Будете помнить меня вовеки. Не сегодня, так завтра я вам устрою горячую, кровавую баню! Ха-ха-ха! Белый пух будет летать над городом, а мы будем вас крошить, резать… Резать, дьяволы, будем вас!..

Никто ему не отвечал. Он, значит, был один — обитатель страшного домика.

— Ха-ха-ха!.. — вдруг опять послышался исступленно-безумный хохот. — Сидишь в остроге, проклятый? Что? Небось весь твой кагал не спас тебя? О-го-го-го! Ловко я тебе отомстил! Будешь помнить, как разорять людей… Всего меня разорил… По миру пустил меня, благородного…

Я услышал приближающиеся шаги негодяя-изверга к подполью. Только тут я понял, какой я сделал промах, оставшись так долго в страшном подполье. Что мне с ним сделать, если он спустится сюда? Убить его? О, для меня это было крайне нежелательно… Мертвое тело не расскажет ничего о содеянном им преступлении, и тайна убийства девочки останется тайной. Кто сможет доказать, что Губерман сам не совершил здесь, в этом подполье, ритуального убийства христианской девочки? Один я, но этого мало.

То, чего я так страшился, сбылось. Изверг подошел к подполью и поднял люк. Я прижался в угол, затаив дыхание.

— Страшно… страшно… кровь… целый таз. — В голосе его я уловил нотки неподдельного ужаса. Кровь убиенной замученной девочки вопила об отмщении. Эта кровь, очевидно, душила его, заливала ему глаза багряным светом.

— Надо… надо покончить… сжечь… засыпать… закопать… Страшно мне, страшно.

Чиркая дрожащей рукой спичку, он стал медленно, осторожно спускаться в подполье.

— Я помогу вам, здесь темно! — загремел я, чувствуя, что больше мне ничего не остается сделать, ибо скрыться здесь некуда.

Крик, полный безумного ужаса, вырвался из груди страшного злодея.

Я направил на его лицо фонарь, хотел выхватить револьвер… но его не оказалось. Первый раз в моей жизни я очутился без моего верного друга, столько раз спасавшего мою жизнь!

— Сдавайтесь, любезный, вы пойманы! — не теряя хладнокровия, продолжал греметь я.

— А будь ты хоть сам Сатана, я не отдамся тебе добровольно! — исступленно заревел он, бросаясь на меня.

Между нами началась отчаянная борьба. Спичка, брошенная им, упала на белое платьице… Рядом лежала груда сухого сена и соломы.

Послышался сухой треск, забегали языки пламени. «Все погибло!» — мелькнула у меня мысль. Я напрягал все усилия, чтобы не поддаться злодею, но, увы, чувствовал, что он неизмеримо сильнее меня. Он сдавливал мою грудь железными тисками, но, на мое счастье, моя правая рука была свободна.

Я нажал кнопку фонаря и ударил им по лицу его. Удар пришелся по глазам. Он завыл от боли и на секунду выпустил меня из своих ужасных объятий. Я бросился к лесенке, пробиваясь сквозь пламя. Я чувствовал, что горю. Дыхание спирало от дыма, языки пламени охватили мое верхнее платье. Лишь только я выскочил из страшного подземелья, как он, тоже успевший оправиться от удара, набросился на меня сзади. Я потащил его к выходной двери, но… но в эту минуту пришла помощь.

Два горящих факела

Боясь за участь моего дорогого друга, я немедленно полетел к минскому Лекоку.

— Скорее! Скорее! Двух агентов!

— Что такое? Что такое? — привскочил он. — Где наш гений Путилин?

В двух словах я передал ему приказ моего талантливого друга.

— Во дворе Губермана будем его ожидать… Он так приказал.

— Черт возьми, я еду в таком случае сам! — засуетился толстяк.

И вот через полчаса мы уже находились на дворе дома ростовщика.

Время тянулось до темноты медленно. Я все с замиранием сердца ожидал условного сигнала-свистка, но его не было.

Губернский лев сыска относился не без иронии к «сему ночному похождению».

— Гм… не понимаю… ровно ничего не понимаю, — насмешливо бросал он своему помощнику. — Но, конечно, раз сам Иван Дмитриевич Путилин этого требует…

— Что это, дым? — вдруг воскликнул помощник.

Я поднял глаза.

Клубы черного дыма неслись с пустыря. Одним ударом ноги я вышиб замеченную доску в заборе и крикнул:

— За мной, господа! Там — несчастье! — Я пролез первым, за мной — помощник Лекока, а сам он… застрял в узком пространстве забора.

— Черт возьми, я застрял! Протисните меня! Ой-ой-ой! Я задыхаюсь!.. Что за чертова западня…

Но нам, мне и помощнику — славному малому, некогда было высвобождать злополучного победителя ритуального дела.

То, что мы увидели, заставило заледенеть кровь в наших жилах.

На фоне темной ночи мы увидели два ярко горящих живых факела. Над домиком клубился дым. Несколько секунд — и мы были около них.

— Держите этого! — гремел Путилин, указывая на обезумевшего от боли и страха человека. — Доктор! Скорее! Помоги мне! Я горю… Направляйте на него револьвер!

Я сорвал с него пальто.