Путилин и Петербургский Джек-потрошитель - [21]

Это был Губерман, тот страшный изверг естества, которому молва и судебное следствие приписали такое жестокое преступление.

Невысокого роста, коренастый, уже пожилых лет, он обладал лицом далеко не симпатичным. Что-то алчное сверкало в его узких глазах, в которых застыл теперь и большой испуг.

— Здравствуйте, Губерман! — произнес великий сыщик, подходя к нему и не спуская с его лица пристального взгляда.

Еврей-дисконтер молча поклонился, с недоумением глядя на Путилина.

— Я — Путилин.

Лишь только мой друг назвал себя, как ростовщик вздрогнул. Его словно качнуло.

— Вы — Путилин?! Знаменитый Путилин? — пролепетал он.

Я заметил, как краска бросилась ему в лицо, но вместе с тем какая-то радость сверкнула в его глазах.

Путилин усмехнулся.

— Оставляя в стороне эпитет «знаменитый», покончим просто на Путилине. Ну-с, а теперь давайте поговорим с вами. Вы догадываетесь или, быть может, знаете о цели моего приезда сюда?

Обвиняемый ростовщик отрицательно покачал головой.

— Нет? Тем лучше. Изволите видеть, ваши сородичи упросили меня взяться за частное расследование вашего дела.

— О, господин Путилин! — рванулся к нему Губерман. — Спасите меня! Клянусь вам, я не повинен в этом страшном убийстве!

— Я постараюсь сделать для вас все, что могу, но при условии, что будете со мной вполне откровенны.

— Спрашивайте все, что угодно, я ничего не утаю от вас!

— Вы клянетесь, что вы не совершали этого преступления. Допустим, я хочу вам верить Но можете ли вы убежденно вашей святой Торой поклясться, что никто другой из ваших сородичей не мог совершить этого?

— Могу! Могу поклясться, чем хотите. У нас нет, не существует ритуальных убийств. Это страшная клевета на еврейство.

— Скажите, у вас много врагов?

— Больше, чем друзей, господин Путилин.

— Эти враги — на почве вашей профессии ростовщика?

Губермана передернуло.

— Я, видит бог, никого не грабил…

— Позвольте: вы уже забыли и нарушаете ваше обещание говорить мне одну лишь правду. Предупреждаю вас: еще одна ложь — и я бросаю ваше дело. Итак, отвечайте: ваши враги на почве ваших деляческих операций?

— Да… — не поднимая головы, прошептал ростовщик.

— Вы многих разорили?..

— Я их не разорял. Они, должники, сами себя разоряли… Они брали деньги… Векселя… Неустойки. Опись… продажа с молотка…

— И много, я спрашиваю, таких, которые «сами себя разорили», благодаря знакомству с вами?

— Много.

— Не из евреев?

— Нет.

— Вы помните ваших русских клиентов всех хорошо?

— Нет… Где же упомнить, господин Путилин?..

— Но особенно лютых врагов знаете? С кем за последнее время вы имели столкновение из-за сведения денежных расчетов?

Губерман начал, медленно обдумывая, перечислять фамилии.

— Кто-нибудь из них грозил вам местью?

— Ах, господин Путилин, это были обычные фразы о том, что я захлебнусь проклятым золотом, что мне отольются их слезы…

Ростовщик схватился за голову и вдруг зарыдал.

— Ай-ай-ай… — вырывалось у него с рыданием. — И правда это! Сбылось их проклятье… Золото, кажется, действительно и сгубило меня. Все бы теперь отдал за свободу, за то, чтобы снять с себя такое страшное обвинение.

Путилин с сожалением поглядел на еврея.

— А такого вы не знаете? — тихо спросил он у него.

— Нет, что-то не помню…

— Я вам опишу приметы его.

И когда он описал эти приметы, получил тот же отрицательный ответ.

— В ночь накануне обнаружения трупа в вашей выгребной яме вы не слышали подозрительного шума, лая собаки во дворе?

— Может быть, и лаяла собака, не знаю. Мало ли когда она лает. Я нарочно ее приобрел, чтобы она охраняла двор.

Путилин погрузился в раздумье.

— Неутешительно, — пробормотал он, вставая. — Ну, прощайте, Губерман, а лучше — до свидания.

Домик с двумя окнами

Когда мы подъехали к дому Губермана и вошли во двор, лицо Путилина было мрачно и темно, как и наступающая ранняя ночь.

— Темное дело… темное дело… — бормотал он.

Дом был опечатан. Собаки уже не было на цепи. Великий сыщик принялся за детальный осмотр двора.

Он тщательно осмотрел выгребную яму, собачью будку.

— Смотри, доктор, — обратился он ко мне. — Кто бы мог подумать, что евреи кормят собак костями от свиного окорока!

Он держал, улыбаясь, большую обглоданную кость. Потом, подняв глаза вверх, посмотрел на забор.

— Однако здоровый забор! Чуть не полторы сажени вышины. И с гвоздями наверху. Да, через такой не перескочишь!..

Медленно, шаг за шагом он стал обходить его, пробуя каждую тесину.

— Крепко… крепко… — шептал он.

Вдруг его рука, которой он с силой надавливал забор, провалилась, и он слегка покачнулся, подавшись вперед.

— Что с тобой? — бросился я к нему.

— Ничего особенного. Одна доска в заборе оказалась оторванной. Смотри.

Путилин нажал доску рукой, и она совершенно свободно выдвинулась вперед, держась на верхних гвоздях.

— А ну-ка, не пролезу ли я в сие отверстие? — усмехнулся Путилин. — Попробуй и ты.

Хотя и с трудом, но мы оба протиснулись и вскоре очутились по ту сторону забора.

Перед нами было пустое место — не то поле, не то огород.

Липкая, густая грязь — почва была, очевидно, глинистая — покрывала все это унылое, мрачное место.

Мой друг низко склонился над землей, словно стараясь что-то заметить, отыскать.