Пути следования: Российские школьники о миграциях, эвакуациях и депортациях ХХ века - [5]

Но мытарства Веры Федоровны и ее семьи продолжаются.

«Разгар передряги. Передряга же состояла в том, что в один прекрасный день, вернувшись со службы, я узнала, что нам предписывается немедленно выселиться из нашей фантастической комнаты на заводе. Это было уже довольно неожиданно и поразило меня, но когда я, придя на другой день на службу, попросила, чтоб мне предоставили комнату там, как все время обещали, и когда на эту справедливую просьбу получила категорический отказ, то это было для меня вдвое неожиданно и поразило меня в десять раз больше. Так что я еле добралась до дому и была в полном отчаянии. Выселиться было решительно некуда, и денег в кармане не было ни копейки, если не считать отрицательного количества долгов. Поступок нашей заведующей показался мне до такой степени возмутительным и так она мне опротивела после своей фразы: „Что же делать, идите на улицу“ (это зная, что у меня крошечный ребенок), что я немедленно отказалась от места, даже не отдавая себе хорошо отчета, что же мне, собственно, делать дальше. Вечером вдруг прибежал наш Андрей (брат) – „Меня вычислили! “—объявил он сразу (т. е. отчислили). Этого уж я никак не ожидала… Посидели некоторое время, молча, потом он рассказал, как это случилось. Оказывается, докопались до его происхождения. „Я подал обжалование, но вряд ли что выйдет“…

Я стала хлопотать о новом месте и занялась сдачей экспертизы при МОНО. И то и другое окончилось успешно. Экспертизу я сдала и получила обещание быть принятой на место в Дом Ребенка в Лосином Острове (10 верст от Москвы). Место это откроется в августе месяце. Условия показались мне подходящими, и я подала заявление, решив съездить на лето отдохнуть в Вологде. Здоровьишко очень расшаталось в это тяжелое время.

Андрей просит тебя очень, если сможешь, зайти в Училище и взять там справку об его окончании в 1916 году. Только пусть не пишут, чей он сын! Сделай, пожалуйста, это ему необходимо для продолжения ученья в Институте» (Вологда, 7 июля 1924 года).

Вся семья пребывала в волнении, что раскроется, что Андрей сын русского офицера – дворянин, и его не восстановят в институте для продолжения учебы.

А у Веры Федоровны снова появляется работа в Подмосковье в детском санатории. Она очень рада, что одновременно решила все проблемы с жильем, о чем свидетельствует следующее письмо.

«Работы – выше головы. И главное – я устаю и плохо себя чувствую, по обыкновению.

В тот день, когда ты проезжала Москву, у меня в отделении была группа врачей-стажеров, которых я должна была посвящать в тайны педагогики младенчества… Принимать и просвещать стажеров входит в круг моих новых обязанностей. В течение июня их прошло несколько групп. Я каждый раз глупо волнуюсь.

Говорить перед чужой аудиторией хотя бы в 10–15 человек составляет для меня неимоверный труд. В Выборгском училище нас не обучали публичным выступлениям – в этом пробел нашего воспитания, и я теперь его очень чувствую. Сейчас у меня в отделении дифтерит. Уже трое ребят заболело за последние 20 дней. Живем в вечном страхе и трепете.

Тут мне еще поручили две статьи. Я их писала по ночам и вечерам. Вообще же дела хватает, а сил нет. Живется трудно – и материально, и морально, да делать нечего, надо терпеть и жить, жить и терпеть. Можешь себе представить, что со времени своего приезда из Питера я даже не была ни разу в кино» (Лосиноостровская, 13 июля 1924 года).

Она много и упорно трудится. Ей предлагают сотрудничество с газетами, журналами. Она пишет различные статьи, связанные с медициной, педагогикой. У меня не было возможности познакомиться с ее научными работами, но, читая письма разных лет, я восхищалась ее литературным даром. Об этом свидетельствуют яркие описания жизни в Европе, трагедии в Москве, на Украине.

«Моя большая статья готова в печать, а в пятницу я имела честь читать весьма важный доклад перед педологами, в Педологическом обществе. Волновалась до того, что доехала домой чуть живая. Кроме работы в отделении, я работаю в нескольких педагогических комиссиях и кружках. Пишу сразу две брошюры, и, вероятно, поэтому ни одна из них не двигается» (Лосиноостровская, 19 декабря 1926 года).

В это время Вера Федоровна переживает семейный кризис – она разводится с мужем и сообщает об этом подруге.

«Марианна, милый мой сердечный друг!

Весь крик и скандал, которые поднялись вокруг моего развода и нового брака, не омрачили моей радости и не поколебали моей уверенности.

Тем более что люди действительно мне близкие – моя мать, братья и сестра – всецело меня оправдали и радуются моей радостью» (Лосинка, 2 ноября 1928 года).

С новым браком начинается новая страница в ее жизни. Восстанавливать ее мы будем по многим сохранившимся письмам Веры Федоровны.

В это нелегкое время Вера Федоровна пишет знаменательные слова: «Я же не имею основания жаловаться на судьбу, которая всегда была ко мне щедра. Она дарила мне радость и горе полной мерой, и я никогда не забывала, что живу. Это мне кажется самым главным, и я довольна, а другие, вероятно, считают иначе…

Сейчас для меня дети – самое главное дело. Хочу, чтоб еще один ребенок был – сын».