Пути развития абхазской истории - [15]

Следующее обстоятельство заставило обратить внимание уче­ного мира на абхазский язык, как язык древней культуры. В 1827 г. Французским правительством был командирован в Ван ученый Эд. Шульц для изучения клинообразных надписей, имеющихся на крепостных стенах этого города. Дешифровка надпи­сей выяснила, что язык их был не ассирийский, а местный. Это открытие местного доисторического языка вызвало целую сенса­цию в научном мире, который не предполагал такой находки.[15]

Таким образом, был открыт один из доисторических языков, быть может самый интересный и самый распространенный в древ­нем Закавказья и смежных с ним областях. Оставалось найти собственника этого языка, ту расу, которая говорила на нем. Она стала известна под именем Урартийцев, по имени той страны (Урарту), которая вела войны с Ассирией и отмечала деяния своих царей в этих клинообразных надписях. Ванские надписи оказались составленными из смешанного шрифта: ассирийского и местного; ассирийский шрифт до некоторой степени был разобран, а местный разбирался по догадкам и разным соображениям. Не­обходимо было выследить этот язык вне клинообразных надписей, в древних географических названиях, а также найти элемент этого языка в горских языках Кавказа. Одни ученые искали этот элемент среди лезгинских племен, другие среди чеченских, но безрезультатно. Наконец, в 1913 г., академику Марру удалось найти этот элемент именно в абхазском языке.

Таким образом, еще раз устанавливается связь Абхазов с древнейшими обитателями Кавказа – с урартами или наирами, что подкрепляет абхазская и общекавказская легенда о герое Нарта.

С этого момента рушилось ложное мнение о том, якобы абхазский язык, в том виде, в каком он дошел до нас, есть пер­вобытный язык. Н. Я. Марр говорит, что «абхазский язык лингвистически стоит на одной из самых высоких ступе­ней человеческой речи и, среди родственных с ним языков, за­нимает ту ступень, какую английский занимает среди евро­пейских».

В отношении грузинского языка выяснилось чрезвычайно слабое влияние его на абхазский; наоборот, влияние абхазского языка на грузинский было велико и иногда весьма поучительно имеет уже не только словарное, но реальное культурно-истори­ческое значение: абхазы передавали свои термины соседям.

Итак, в результате научных изысканий, Н. Я. Марр сказал: «Для меня стало ясно, что все направление и грузиноведения, армяноведения и, в частности, мое – было в корне неправильно. Мы раньше как будто старались, наобо­рот замести след значения абхазского народа».[16] Вот этими немногими словами один из серьезнейших ученых производит коренной переворот в установившихся неправильных понятиях не только об истории Абхазии и Грузии, но и всего Кавказа.

VII

О родстве абхазского языка с грузинским

Несмотря на кажущееся, с первого взгляда, несходство абхазского языка с тепереш­ним грузинским, – сходство громадное, как по структуре, так и по корню. Но этому вопросу проф. Джава­хишвили говорит, что «грузинский язык разделяется на две глав­ные группы: к первой относится картско-мингрело-свано-чанский, ко второй – абхазский и другие родственные грузинскому языку, причем сванский и абхазский, под сильным влиянием Османов и др. соседей, сильно отклонились от грузинского».[17]

Не вдаваясь в рассмотрение вопроса о «сильном» влиянии Османов на абхазский язык, нельзя не признать, что абхазский язык, благодаря объективным условиям, отклонился от своего первоначального вида, но это отклонение не так уже сильно, чтобы нельзя было установить несомненное родство этих языков. Причем абхазский язык, будучи в то же время родственным с черкесским языком, является объединяющим звеном для языков картских и адыгейских групп.

Не говоря о тождественности структуры абхазского и гру­зинского языков, родство их видно уже из тождества их корней, которые в большинстве слов совершенно одинаковы; конечно, не всегда легко удается заметить это сходство, но его почти всегда можно найти, если не в самом теперешним грузинском языке, то в различных его говорах: имеретинском, мингрельском, сван­ском и др. Возьмем, например, слово «черепица»: по-абхазски оно будет: «акыц», а по-грузински «краминти»; как будто ни­чего общего, но на самом деле здесь сохранился корень «к», а в мингрельском это сходство еще нагляднее, а именно «кици»; дальше, в древне-грузинском языке «кици» означает «глина», а в современном гурийском и абхазском языке этим же словом обо­значают каменную или глиняную сковороду. Другой пример, на­звание оружия: по-абхазски «рб2ьрп», по-грузински «ирпрцьи», опять как-будто ничего общего нет, но здесь сохранился корень «ар», а в сванском это слово целиком сохранилось в том-же значении «б2ьрпи». Корень «ар» по абхазски означает «войско», и этот корень мы видим в грузинском слове «джари», которое также значит «войско». Таких примеров много, но до сих пор над разработкой этого вопроса никто из филологов серьезно не занялся, а беглые замечания не разрешат в корне столь слож­ного вопроса, от разрешения которого зависит выяснение многих, до сих пор неясных мест в Абхазо-Грузинской истории.