Пути неисповедимы - [65]

Итак, шли последние дни перед побегом. По совету Сергея, остававшегося в Кенигсберге, чтобы никого не подводить (во-первых, его самого), я стал «заметать» следы. И хозяйке, и на работе я начал говорить, что скоро перееду к тетке в Вену. Я написал письма моей хозяйке, сослуживцам, дяде Николе, ну и, конечно, своему спасителю в Париж — дяде Мише (это уже не для «заметания» следов). В письмах я приносил извинения за срочный отъезд в Вену. Письма были датированы концом апреля, и Сергей должен был отослать их в Вену моей двоюродной сестре Дарье с тем, чтобы она их отправила в Кенигсберг (как выяснилось позже, Сергею пришлось самому съездить в Вену, чтобы отправлять эти письма).

К этому времени мой главный шеф — профессор Иогансен ушел с работы и собирался уезжать в Данию. Он попросил помочь упаковать вещи. Я пришел к нему на квартиру и половину дня паковал чемоданы и мешки. О некоторых своих вещах он мне рассказывал. Особенно гордился дохой из собачьего меха: «Ляжешь где-нибудь на станции прямо на пол и спишь. Утром только отряхнешься, -и она опять чистая». На стене профессорской квартиры висел небольшой блестящий компас. Я спросил Иогансена, не отдаст ли он мне его. И тут повторился в несколько ином варианте разговор с Верочкой Бибиковой.

Иогансен удивился, но не слишком сильно. Потом его глаза загорелись каким-то юношеским блеском, и он стал давать советы из своей большой таежной практики: как разжигать костер без спичек, как спать без костра, и многое тому подобное. К побегу он отнесся вполне сочувственно и на прощанье дал два пакетика белых сухариков, насушенных им уж Бог знает для чего. Распрощались мы очень тепло. Иогансен пожелал счастливого пути, и я унес подаренный мне компас, сухарики, да еще повидавший виды рюкзак и самые добрые чувства к этому русскому датчанину.

Накануне дня побега я зашел к Наде проститься. Последнее время мы охладели друг к другу, больше, пожалуй, я. Но тут зашел к ней, помятуя наши очень хорошие отношения. И хотя мы с ребятами уговорились никому не сообщать о дне и часе нашего отъезда, я ей все же сказал. Надя не хотела верить, говорила, что я ее разыгрываю, но я показал ей железнодорожный билет до Сувалок, купленный заранее Сергеем.

Настало 22 апреля. Утром ко мне зашел Сергей. Он посоветовал проститься с дядей Юрой (дяди Николы в это время в Кенигсберге не было). Я позвонил этому симпатичному человеку, сказав, что хотел бы его видеть. Минут через десять он пришел — мы встретились на улице — и я прямо сказал, что ухожу в партизаны. Он не отговаривал, а только сказал: «Ну что ж, может быть, ты и правильно поступаешь». Мы расцеловались, и дядя Юра меня перекрестил. Очень хотелось зайти к хозяйке, но делать этого не следовало.

Вдвоем с Сергеем налегке (чемодан Сергей вынес за несколько дней до того, накануне он сдал его в камеру хранения на Главном вокзале) мы сели в трамвай и поехали в центр. Там в одной из пивных нас ждал Николай. В туалете я передал ему наган, взятый утром из шкафа на чердаке. Еще раньше мы решили, что старшим в группе будет Николай как старший по возрасту и самый опытный. Ему, естественно, и предназначалось наше самое главное оружие. Сергей проводил нас до остановки трамвая, идущего к вокзалу. Мы крепко обнялись, расцеловались. На прощанье Сергей отдал свой плащ Николаю, а затем отвернулся и стал уходить. Его ссутулившаяся фигура, удалявшаяся по Кайзер Вильгельм Плац, запомнилась мне на всю жизнь.

На вокзале мы сразу же взяли вещи из камеры хранения и, пройдя контроль, двинулись подземным коридором к перрону. В коридоре неожиданно столкнулись с Надей и Ольгой. Надя, конечно, не выдержала и пришла провожать. Она стала утверждать, что встреча случайная, что вот хозяйка ее велела отправить багажом детскую ванночку (в руках у нее, действительно, была детская ванночка). Мы расцеловались, и я просил их не выходить на перрон. Сели в вагон второго класса.

План наш был таков. Ехать в поезде не всем вместе, а в соседних вагонах. Я вдвоем с Николаем, а в следующем по ходу поезда вагоне — Димка, Ванюшка и Васька. Так же, порознь, мы уговорились садиться в поезд. Еще раньше мы установили, что проверка документов шла обычно с головы поезда. Значит, проверять первыми будут нас с Николаем. У меня была справка с работы и от врача, где я подчистил дату. У Николая была тоже какая-то липа. Так же и у остальных ребят. На случай, если будет проверка, что было маловероятно, и мы «горим», то я и Николай должны были на ходу поезда прыгать и выстрелом давать знать ребятам, чтобы и они покидали вагоны, а дальше уже двигаться пешим ходом. Как это все получилось бы и выглядело, если, действительно, пришлось бы скакать из вагона на полном ходу, стрелять и дальше драпать (если будут целы ноги) своим ходом — уж не знаю, вряд ли все это было реально. Но такая договоренность была. В случае удачного завершения поездки мы должны не спеша вылезти на станции Поддубовек, пропустить вперед себя пассажиров и идти сзади, но не все вместе. Сначала те трое, а сзади мы с Николаем.

В 12 часов 55 минут наш поезд тронулся. Это был не скорый, а простой пассажирский поезд, ехавший со всеми остановками. В Поддубовеке он должен был быть в половине девятого вечера Пошел дождь — хорошая примета, подумал я. В вагоне полно народа, пассажиры стояли даже в тамбуре. Это благоприятствовало нам, так как контролю, проверяющему документы, толкаться в такой тесноте не захочется. Итак, я распрощался с Кенигсбергом