Пути и судьбы - [8]

Тигран отчетливо представил себе мастерские со всеми к ним подступами и подъездными путями.

Спереди, со стороны ворот, подойти будет невозможно. Слева — депо, за которым, конечно, тоже установлен надзор. Справа проходит узенькая улица: ее запрут с двух сторон и — конец. А что, если оттуда, где вдоль мастерских проходят станционные пути — восемь или десять колей? Конечно, и этот участок не будет забыт войсками, но все-таки только здесь, пожалуй, и можно будет перехитрить врага.

Следует заранее повидаться с кем-нибудь из машинистов маневровых поездов: только на паровозе и сможет он приблизиться к забору, отделяющему мастерские от путей.

Надо будет прихватить с собой что-нибудь вроде кирки. А уж там, по ту сторону забора, Тигран не растеряется — там и сам черт не углядит, как проскользнет он в котельную через какую-нибудь щель, как проберется к гудку и нажмет рычаг…

Недалеко от ближайшего семафора раздался резкий свисток паровоза. Тигран опомнился — надо было спешить, времени оставалось мало. Нужно было прежде всего под каким-нибудь предлогом пройти в депо и договориться с машинистом маневрового паровоза.

…Они подошли к окраине поселка. Тигран остановился, крепко пожал руки товарищей.

— Ребята, вы услышите гудок, — твердо сказал он.

4

Тенистый городской сад, террасообразно раскинувшийся в центральной части города, никогда не бывал так многолюден.

Пронзительный гудок Главных железнодорожных мастерских поднял на ноги рабочих. Следом за ними спешили в сад и обитатели близлежащих улиц — старики, женщины, дети, вообще все, кто любит многолюдные сборища, праздничные шествия и даже демонстрации. Среди зелени тут и там заревом полыхали красные знамена, на полотнищах которых было наспех выведено: «Да здравствует свобода!», «Во имя свободы!», «Заря свободы».

Со всех сторон бурными потоками вливались в сад люди. Самые нетерпеливые перелезали через ограждавшую сад железную решетку.

Настроение у всех было приподнятое. Казалось, сразу спали оковы, связывавшие мысли и чувства людей. Вокруг не было видно ни одного охранника: они притаились, кто где мог: в лавках, гостиницах, по трактирам.

Даже дети в этот день словно освободились от присмотра старших. Их веселый гомон оглашал зеленые лужайки. Сегодня для них был настоящий праздник.

Пестрые толпы все еще продолжали вливаться в сад, когда в центре его, над наспех сколоченным высоким помостом, заалело красное знамя. Начался митинг.

Но поднявшийся на помост оратор не успел сказать нескольких слов, как во всех концах сада неожиданно грянули выстрелы. Словно в солнечный полдень вдруг вспорола небо молния и ударил оглушительный гром.

Залп следовал за залпом. Пули со свистом проносились в воздухе, поражали беззащитных людей, вонзались в стволы деревьев, сбивая ветви и кроша листву.

Так подло расправлялись меньшевистские власти с безоружным народом.

Мирная демонстрация захлебнулась в потоках невинной крови. Многие нашли здесь смерть. Многих с тяжелыми ранениями доставили в больницу. Среди них был и Тигран.

5

Услышав страшную весть, Сона помчалась в железнодорожную больницу. За ней побежал и Микаэл.

Весь поселок охватила тревога. Без шапок, босиком — в том виде, в каком их захватило это ужасное известие, — бежали люди к месту кровавого побоища. В домах и на улицах не умолкали рыдания и стоны. Со многих уст срывались слова гнева и проклятия убийцам.

Больницу двойным кольцом окружила конная и пешая милиция., Кругом столпилось столько народу, что протискаться было невозможно. Нельзя было даже толком узнать, кто убит и кто ранен. Каждого, кто пытался пробраться поближе к больнице, безжалостно избивали.

Но людская волна нарастала и, шквалом накатываясь на конный кордон, стремилась прорвать запретное кольцо; в «стражей порядка» градом летели камни. Но горе было тем из толпы, кто попадался им в руки, — пойманных не щадили.

Не менее страшное зрелище можно было увидеть в эти минуты в самой больнице. Раненые валялись прямо на полу, в коридорах, на лестницах.

В этот день в больнице хозяйничали меньшевистские особоотрядчики. Врачам не разрешалось подходить к раненым, оказывать им какую-либо помощь.

Тигран лежал на голом полу. Его томила жгучая жажда.

— Воды… — умолял он. Но никто не откликался, никто не подходил.

Люди умирали в стенах больницы, на глазах у врачей, сестер, санитаров, которым было запрещено им помогать.

Доктор Овьян, известный в городе хирург, попытался подойти к раненым, буквально валявшимся в лужах крови, но вооруженные «народогвардейцы» силой его отстранили.

Глубоко возмущенный хирург едва не вступил с ними в драку. Он, пожалуй, и начал бы ее, если" бы молодой, щеголеватый офицер не остановил его.

— Господин доктор, честь имею… Мы вас глубоко ценим и уважаем, но, к великому сожалению, на этот раз ничем не могу помочь. Это приказ комиссариата. Честь имею… — И он почтительно звякнул шпорами.

Овьян взорвался:

— Не знаю, я сошел с ума или эти изверги?.. — воскликнул он. — Что такое комиссариат? Какое имеет право комиссариат вмешиваться в мои дела? Есть закон, почитаемый всем цивилизованным миром: даже приговоренный к смерти, если он болен или ранен, имеет право на помощь врача. А этих несчастных никто не судил, они стали жертвой дикого произвола. Да, да…