Пути и судьбы - [2]

Любовь к Родине органически включает в себя любовь к ее природе. И должно быть, не случайно в словах Родина и природа мы слышим изначальное корневое единство.

Поэтическое живописание природы является одной из самых сильных сторон творчества М. Лисина. За его простыми, внешне бесстрастно выполненными пейзажами — цельность нерастраченного сыновнего чувства. Зимний лес, «напряженно устремившись ввысь каждым стволом и веткой, стоит тихо и неподвижно — то ли дремлет, то ли думу думает. Но вот налетел ветерок, и высоко в вершинах возникло слабое движение: зашевелилась, зашелестела хвоя, упруго качнулись красные стволы, ткнулась в снег шишка с крохотной колючей веточкой, отшелушилась и взвилась по ветру тоненькая, как папиросная бумага, золотистая кожица, словно невзначай скрипнуло где-то надломленное дерево, — и снова глубокая, покойная тишина».

Не могу удержаться — приведу еще один пример. «У крыльца с покатой замшелой крышей лежит вверх дном рассохшаяся лодка, на плетне развешан влажный бредень с посиневшими плотичками в ячейках, торчат на кольях резиновые сапоги. От сетей, от плетня и, кажется, от самого домика пахнет рыбой, и под ногами звучно лопаются рыбьи пузыри».

Мастерское, в чеховских традициях описание! Всего две фразы, а перед глазами целая картина. Наверное, это и есть художественный талант — умение видеть мир и даже его простейшие явления, «читать» их глазами так, как не могут другие.

Приведенные примеры важны еще и вот в каком смысле. М. Лисин — рассказчик. Это его излюбленный жанр. А он требует лаконизма, сжатости. М. Лисин обладает столь важным качеством.

Конечно, писателю удается не все в равной мере. Мне кажется, что он нередко «недодает» по части психологических мотивировок поступков персонажей, объяснений зависимости их поведения от сложившихся обстоятельств. Так, в рассказе «Плывут по Унже соймы» «полный переворот в судовождении по малым рекам» вряд ли мог возникнуть только из стремления сломать старые нормы, без скрупулезного изучения всей сути дела («рисковать так рисковать», «авось не расколотим»). Серьезный социально-производственный конфликт переводится в плоскость чисто этическую (смелый, «хороший» капитан — его трусоватые противники).

Михаилу Лисину исполняется пятьдесят лет. Этот сборник является юбилейным.

Что пожелать даровитому рассказчику?

Пусть к кильватерной колонне его «судов» пристраиваются новые и новые. Пусть и дальше совершенствуются их конструктивные качества. Пусть «суда» будут непохожи друг на друга и каждый «гудит» на свой голос. Пусть будет их целая флотилия.

Счастливого плавания! Большой воды!

Вадим БАРАНОВ

ОТЗВУКИ ВОЙНЫ

ПУЛЯ

Почти три года рядовой Филат Жихарев воевал с пулей под сердцем. Как все пехотинцы, торчал он в окопах, пропадал среди болот, замерзал в снегах, глох от артиллерийского огня, плашмя падал под минами, стрелял, бросался в атаку. С пулей он дошел до Берлина, штурмовал рейхстаг. Но как раз в День Победы упал в строю и очутился в госпитале.

— Н-да, редчайший случай! — разглядывая рентгеновский снимок, качал головою майор медицинской службы Добротворов. Напутствуя бывшего солдата, он пощипывал седенькую, чистенькую бородку и внушал, что, поскольку трудно предугадать, как поведет себя пуля в организме, разумнее всего избегать резких движений, не перенапрягаться и — боже упаси — поднимать тяжести. А когда Жихарев спросил, можно ли ему по старой памяти взяться за топорик, доктор протестующе тряхнул стерильной своей бородкой и еще раз напомнил о необходимости оберегать себя от всякой грубой работы.

Жихарев только вздохнул в ответ.

Эшелон, увозивший отвоевавшихся солдат на Родину, двигался медленно, подолгу стоял на полустанках. Поругивая нерасторопных железнодорожников, бойцы коротали время за картами и домино, на веселый лад запевали грустную песню «Эх, дороги» и с особым удовольствием мечтали, как возьмутся отстраивать разрушенные города, как примутся за землю-матушку, истосковавшуюся по настоящим хозяевам. А Жихарев, сдавив руки коленями, лежал на полке под своей куцей, простреленной шинелишкой и угрюмо молчал.

За окном вагона неспешно проходили леса, поля, селенья. И для него, исползавшего на брюхе чуть не каждую пядь этой земли, все было и знакомо, и неузнаваемо. Избитый снарядами и минами, прокопченный и как бы постаревший лес теперь снова зеленел ярко и молодо; поля оделись пестрядью хлебов, гречихи, кукурузы, подсолнуха; выжженные деревни словно из пепла возрождались. Все это и волновало Жихарева и навевало невеселые думы. Как-то примет его родимая Гужовка? Как-то встретит жена? Нужен ли он такой дома?

На одной из остановок в вагон протолкнулся разбитной инвалид. Откинул к стенке костыли, быстро расставил на лавке кургузых размалеванных болванчиков, повалил их рукой, дал подняться и пропел задорным голосом бывалого торговца:

— Вот Ванюшки-встанюшки, хорошие игрушки. Не бьются, не ломаются, спортом занимаются!

Солдаты весело смеялись, а Жихарев, глядя на безногого, такого же кургузого, как его изделия, с неприязнью думал: «Ишь ты, Ванька-встанька, в торговлишку ударился! Нет, нам это не с руки…»