Пути и судьбы - [11]

— Там не в ходу, так здесь в ходу, — строго внушала бабка Аксинья. — Покупай хлеба, суши картошку, свеклу. В Питере тебе за это спасибо скажут. Небось и бабенки наши подмогнут, и председательша. Ты только сорганизуй да распорядись. А вот и помощники тебе, — кивнула, бабушка на нас с Пашкой. — Ну, а только построже с ними, стервецами, надоть. Избаловались без отцов-то, все шарики гоняют. А их ровня-то, отцы-то ихние, бывало, в революцию в Нижний ездили, хлеб большевикам возили. Тогда, вишь, тоже люди мерли от голода да тифа. Ну и мой остался невесть где. Может, опять же в Питере. Не больно, видать, счастливый он, град-то Питер. То швед на него позарится, то немец.

Бабка Аксинья закрыла укладку, опять залезла на печь и стала там ворочаться, стонать, а мы с Пашкой пошли провожать учительницу. Мотки с клубками несли мы. А она деньги. Пока шла, все перекладывала их с руки на руку, будто не знала, куда деть. Спросила даже нас, правильно ли она сделала, что взяла.

— Правильно, — одобрили мы. — Только надо бы еще. Будь у нас побольше денег, можно было бы тогда корабль построить заместо крейсера «Аврора». Как вы думаете, если мы насобираем очень много металлолома, можно из него сделать корабль?

— Корабль — едва ли: чересчур уж много металла надо, — ответила учительница, — а вот танк, пожалуй, можно. Если всем ребятам очень постараться.

— Мы уж постараемся!

Прямо за деревней — скотные дворы. За дворами — кузница. За кузницей — овраг. В овраге — свалка. С давних пор велось: выйдет из строя молотилка — ее в овраг. Отслужит сеялка — ее туда же. Заменят старенькую лобогрейку жаткой-самосброской, смотришь — и лобогрейка под откосом. И столько набралось в овраге разного железного старья, что оно так и выпирает из-под снега, будто кости доисторических животных. Только попробуй достань его оттуда! Ничего бы у нас не вышло, если бы Пашка не уверил расхныкавшуюся было ребятню, что овраг не просто свалка, а железорудный район и нашей металлодобывающей бригаде дано срочное задание выдать на-гора для обороны Ленинграда тысячу тонн железняка. Отец у Пашки до войны работал в Горловке на рудниках, и потому тот сделался великим специалистом по железнякам и рудам. Под руководством такого мастера нельзя было работать плохо, и мы старались изо всех сил, снимая иззябшими руками пласт за пластом. Намучимся, рассоримся и по избам — греться. Чуть отдохнем, согреемся — и опять в свою «штольню» с ломами да лопатами. Если Ленинграду нужно железо — мы его добудем! Учительница работала вместе с нами и называла нашу бригаду ударным батальоном.

Недели за две образовалась на берегу оврага целая гора металла. Учительница сходила к председательнице. И хотя про тетку Василису говорили, что у нее посреди зимы снегу не выпросишь, она раздобрилась — дала нам лошадь. И перевозили мы все наше железо на станцию Тароватиха. Там его погрузили на четырехосную шаланду и отправили в Выксу на металлургический завод. Вырученные деньги мы послали в фонд обороны Ленинграда, а из выплавленной стали просили построить подводную лодку. Нам прислали оттуда благодарность, а учительница сказала, что, как только кончится война, повезет нас в Ленинград. А если она сказала — так и будет! Наша учительница никогда нас не обманывала. И мы всей школой теперь мечтали вслух, как прежде всего взберемся на купол Исаакия, чтобы увидеть город с птичьего полета, как потом пройдем по гулким палубам крейсера «Аврора» и прикоснемся к той самой пушке, что стреляла по Зимнему дворцу в ненавистный старый мир.

По ночам мне снился Ленинград. Под предводительством учительницы мы, ученики, сражались с царем в толстой короне, с буржуями в высоких цилиндрах, с фашистами в глубоких железных касках, с блокадой, напоминавшей большую тучу. Мы побеждали всех по очереди. Только с блокадой не могли справиться, потому что она не имела ясного облика и надвигалась отовсюду. Она гремела ржавым железом, обдавала нас жаром пожарищ и холодом нетопленных квартир, внезапно подкрадывалась и душила нашу учительницу.

Ей становилось все хуже.

Тетка Василиса велела нам с Пашкой запрячь в санки Звездку, дала свой тулуп, чтобы везти учительницу в райцентр в больницу. Но она сказала, что сейчас не может, не имеет права. И не поехала.

Как раз в это время из Ленинграда привезли детей. Наша школа взяла над ними шефство. Детишек поместили в бывшем монастырском доме в соседнем сельце Крутица. Изголодавшиеся дети мерзли. Наши девочки шили для них платьица из бумазеи, фланелевые рубашонки, теплые полусуконные штанишки, вязали чулочки. Но все это мало помогало. Дом отапливался сырыми осиновыми дровами, да и тех было в обрез.

Еще летом, в каникулы, мы заготовили для школы пятнадцать кубометров березовых дров. Но мы возили их на колхозных лошадях, и часть из них тетка Василиса велела сложить около конного двора. Когда мы рассказали об этом учительнице, она попросила переправить эти дрова в Крутицу ленинградским детям. Тетка Василиса не согласилась. Дескать, самим нечем отапливаться, хотя только что сломали рухнувший свинарник и этим старьем вполне можно было топить печи в бытовках.