Пути и перепутья - [74]

Шрифт
Интервал

— Что за переговоры через дверь? А, это вы, Елагин? Я ж вам говорила…

— До свидания, Олимпиада Власьевна! — Володька с силой захлопнул дверь.

— Горазд, видно, свиданья назначать, — усмехнулась Олимпиада Власьевна, возвратясь в комнату и присев на диван. — Дай-ка, Ирочка, сюда. Что он там тебе принес?

— Но, мама… — Ира прижала к груди бумажный рулончик, перевязанный голубой ленточкой. — Это ноты.

— Дай сюда! Дай! — Липа Березовна властно протянула руку. — Еще подумают, что у вас с ним шуры-муры. Что ты сама его приваживаешь. — Олимпиада Власьевна схватилась вдруг за сердце и притопнула ногой. — Дай, говорю! Не заставляй волноваться! Вот так… — Она овладела Володькиным подарком и приподняла его за ленточку. — Черт-те что! А? Как, Ваня?.. Вася? Посмотри, Аркаша, чем парень в шестнадцать лет занимается! Что у него на уме? Вот она — привычка к легкой жизни! По наследству передается! Ленточкой перевязано! А? Прочти-ка, Раиса, что он там написал. Послушаем… Мне очки долго искать…

Рая деловито развернула послание.

— Но, мама… — Ира даже руки протянула к матери.

— Сядь, сядь… Знаю, что ты ни при чем и нечего стесняться. Он-то при всех не стесняется свои писания вручать! Значит, всем их можно и читать… Ну, что там, Раиса?

— «На катке»… Танго…

— Танго? Вон все куда его тянет… От своего расейского подале. Читай!

— Тут только ноты и стихи.

— Читай стихи!

Ира отошла к окну и, повернувшись к нам спиной, стала расплетать и заплетать косу. Раиса, чуть кривя губы, с оглядкой на мать, прочитала:

Иней серебрится
На твоих ресницах…
А морозный воздух свеж и чист…
Что ж ты загрустила,
Друг любимый, милый.
Почему весь вечер ты молчишь?

— А о чем с ним говорить-то? — Олимпиада Власьевна враз развеселилась. — О ленточках, что ли? Хлебни они, Елагины, жизни настоящей — по-другому б запели! Ну, чего еще там?

Помнишь первый вечер…

— Ладно! Хватит! — Директорша вдруг поднялась, снова схватилась за сердце. — Устала я что-то всякую ерунду слушать. Пойду прилягу…

Опустив голову, она разбитой походкой направилась в другую комнату, но за спиной Ирины остановилась, погладила косу, тихонько притянула дочь к себе.

— Аринушка, — голос Олимпиады Власьевны наполнился лаской. — Не принимай близко к сердцу. Мало ли кому какая дурь в голову взбредет. Не переживай…

— Я и не переживаю, — Ира опустила голову.

— Знаю. Ты уважаешь свою мать. А теперь иди, гуляй. Он в кино тебя приглашал? Так вот и иди в кино. Думаю, эти молодые люди не откажутся тебя проводить?

Хаперский кивнул и встал, я промямлил наугад:

— Меня мама просила…

— Мать ждет? — уточнила Олимпиада Власьевна. — Это дело святое. А ты, Аркаша, свободен? Вот и ступайте, ступайте…

— Не хочу я, мама, в кино! Не могу…

Лицо Олимпиады Власьевны вмиг посуровело.

— Не спорь! — с явной угрозой сказала она. — Не морочь мне голову! Нервы у меня не резиновые, знаешь… Вчера еще в кино собиралась. Вот и иди. Вы только, Аркаша, после сеанса не задерживайтесь. У Иры дела…

Мы вышли втроем. Аркадий, не проронивший при мне у Чечулиных ни словечка, взахлеб пустился что-то рассказывать, но Ира замедлила шаг, а потом и вовсе остановилась.

— Я не могу… Не хочу в кино, — сказала чуть не плача.

— А мы и не пойдем! — совсем повеселел Аркадий. — Я эту картину смотрел, могу рассказать… Погуляем и вернемся…

Ира неохотно двинулась за ним, но, наступив на железную крышку гидранта, вдруг ойкнула и, присев, схватилась за лодыжку.

— Что с тобой?

Аркадий первым наклонился над Ирой, но она протянула руку мне:

— Вася, проводи домой… Я, кажется, вывихнула ногу. А ты иди, Аркадий. Не беспокойся, Извини…

Она оперлась о мое плечо и медленно похромала к дому. Ступеньки крыльца одолела с трудом, а в подъезде прислонилась к стене, бледная, сникшая, и беспомощно уронила руки.

— Дальше не могу… Нет сил…

Я взглянул на крутую лестницу.

— Позвать маму?

— Ой, не надо! — Ира содрогнулась и вдруг уткнулась лицом в мою грудь. — Вася, если б ты знал! Если бы… — Она нашла мои руки, синь ее глаз ослепительно вспыхнула. — Уйдем отсюда, а? На речку, в лес, в поле — все равно куда! Уйдем?

Я с опаской взглянул на ее ногу, и Ира отвернулась, будто потухла.

— Ладно… Я шучу… — В ее глазах вспухли слезы, она промокнула их платочком, сказала чуть слышно. — Иди домой. Ну? Прошу…

За аркой на улице меня поджидал Аркадий.

— Проводил? — бесцветным голосом осведомился он. — Я знаю — это уловка. И уже не первая. Голова закружилась у нашей Дульцинеи… Ты не болтай об этом. А меня она еще узнает! Я своего добьюсь!

Он гордо вскинул голову и ушел. А я растерялся совсем. Хотел догнать Аркадия, но, раздумав, вернулся к дому Чечулиных, а от него уж и не знал, куда податься, и, проплутав с полчаса незнакомыми переулками, не чая того, вышел к реке. Тут и опомнился.

После недавнего ледохода вода была мутная, дышала стужей. Осколками зимы лежали на берегах льдины, облизанные солнцем. Кусты на том берегу, переломанные, смятые, а то и вывернутые корнями вверх, топорщились голыми, грязными ветками с бородами из прошлогодней травы. Холодный ветер сквозил над рекой, напомнив, что апрельское солнце власти не набрало. Без кепки, в тонкой бумазейной куртке, я быстро продрог. Даже мозги и те, кажется, заледенели. Одна лишь мысль и ворохнулась тоскливо: «Как же далече дом!»


Рекомендуем почитать
Два конца

Рассказ о последних днях двух арестантов, приговорённых при царе к смертной казни — грабителя-убийцы и революционера-подпольщика.Журнал «Сибирские огни», №1, 1927 г.


Лекарство для отца

«— Священника привези, прошу! — громче и сердито сказал отец и закрыл глаза. — Поезжай, прошу. Моя последняя воля».


Хлопоты

«В обед, с половины второго, у поселкового магазина собирается народ: старухи с кошелками, ребятишки с зажатыми в кулак деньгами, двое-трое помятых мужчин с неясными намерениями…».


У черты заката. Ступи за ограду

В однотомник ленинградского прозаика Юрия Слепухина вошли два романа. В первом из них писатель раскрывает трагическую судьбу прогрессивного художника, живущего в Аргентине. Вынужденный пойти на сделку с собственной совестью и заняться выполнением заказов на потребу боссов от искусства, он понимает, что ступил на гибельный путь, но понимает это слишком поздно.Во втором романе раскрывается широкая панорама жизни молодой американской интеллигенции середины пятидесятых годов.


Пятый Угол Квадрата

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Слепец Мигай и поводырь Егорка

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.