Пути и перепутья - [80]

— Какое счастье, Холмс, что вы не совершаете преступлений! — сказал я со всей искренностью, на которую был способен.

— Абсолютно убежден: даже если бы я встал на криминальную стезю, то непременно нашелся бы человек, сумевший разгадать все мои замыслы, — немедленно ответил Холмс. — Что задумал один — рано или поздно поймет другой. Но вернемся к нашим Зверям. Надеюсь, теперь вы понимаете, почему я так уверен, что биологический вид Жеводанского чудища не определят уже никогда. А вот остальные загадки вполне разрешимы, хотя над их разгадкой пришлось потрудиться. Особенно много странностей во всем, что касается главного подозреваемого — Антуана Шастеля. Он действительно выглядит самым вероятным кандидатом на роль преступника. Но если принять гипотезу о его виновности, немедленно возникает следующий вопрос — почему бездействовали крестьяне?

— Что вы имеете в виду?

— Несколько минут назад я сказал много добрых слов о крестьянах — об их смелости, изобретательности и упорстве. Но недостатки у людей, живущих сельским трудом, тоже имеются. Главные из них — косность, недоверие к переменам и чужакам. Городские жители — хотя тоже, конечно, не все — в сложных ситуациях непременно вспомнят принцип «После — не значит вследствие». А вот для большинства крестьян исчерпывающим доказательством вины Антуана Шастеля будет то, что вскоре после его приезда в округе появился Зверь. Даже сейчас (что уж говорить о прошлом веке!) люди, живущие на земле, не особенно верят городским стражам порядка, поэтому злодеев наказывают сами. Уверен, крестьяне Жеводана тоже собирались разобраться с Шастелем по-своему.

— Но ничего подобного не произошло, Холмс! Хотя, согласен с вами, выводы тут напрашиваются сами собой… И то, что Антуана Шастеля не спалили вместе с его собаками в собственном доме, я склонен рассматривать, как счастливое стечение обстоятельств.

— Для меня именно бездействие крестьян — самое удивительное в истории Жеводанского зверя, — согласился Холмс. — Первыми должны были всполошиться самоуверенные деревенские задиры, уверенные, что одним ударом кулака расправятся с Шастелем. Он живет далеко от людей и наверняка хоть иногда выходит на прогулки без своих собак. Когда стало ясно, что задиры никогда уже не вернутся с гор, проблемой должны были озаботиться люди серьезные и основательные. На их месте я бы собрал команду человек в десять и несколько дней, а то и недель следил бы за Шастелем, прежде чем напасть на него. Уводя отряд в горы, я бы оставил в деревне пару-тройку толковых мужчин, чтобы они продолжили борьбу, если никто не вернется…

— Но что могут сделать два-три человека, если десятеро не смогли справиться с Шастелем?

— Только одно — пожаловаться графу д’Апше, своему господину. Он обязан защищать тех, кто живет на его земле. Причем жаловаться следовало по всем правилам, с соблюдением мельчайших феодальных традиций: ситуация и впрямь смертельно опасная.

— Но ничего подобного тоже не происходило. Или все же…

— Я абсолютно уверен, Уотсон, что крестьяне Жеводана жаловались графу. Городским они не верят, а это свой — сеньор, обязанный защищать тех, кто ему служит. И решить проблему д’Апше было нетрудно — стоило лишь по-дружески навестить Шастелей и посоветовать Антуану вновь покинуть родные места, чтобы не подвергаться опасности и не вводить в грех простых людей. Шастели вряд ли отказали бы самому богатому, знатному и влиятельному человеку Жеводана. Умный граф даже дал бы Антуану денег на переезд. Дальнейшие действия д’Апше зависели бы от того, продолжал бы бесчинствовать Зверь после отъезда младшего Шастеля или нет….

— И в самом деле, все очень просто! Удивляюсь, как раньше это не пришло мне в голову. Но почему же д’Апше так не поступил?

— Я вижу лишь один ответ на ваш вопрос, Уотсон. Д’Апше ни разу не попытался удалить Шастеля потому, что был как минимум его сообщником.

— Но… это же невозможно! Д’Апше организовал десятки экспедиций по поиску Зверя! Тратил время, силы, средства, наконец!

— И ни одна из экспедиций ничего не нашла. Вам не кажется это подозрительным, Уотсон? А Антуана граф так и не удосужился навестить за целых три года — даже когда одно из исчезновений Зверя полностью совпало по датам с недолгим тюремным заключением Шастеля и его брата.

— Но я слышал, что сын графа стал одной из жертв Зверя! Помилуйте, Холмс! Неужто вы считаете, что граф убил собственное дитя?!

— Отнюдь, — Холмс покачал головой. — Я видел разные источники, Уотсон, и в самых достоверных документах молодой д’Апше не упоминается в числе жертв Зверя. Не исключаю, что эту ложь придумали специально, чтобы обелить графа. Если же молодой человек действительно встретил смерть именно так, я вижу как минимум три объяснения. Во-первых, молодой д’Апше мог втайне от отца уехать (или даже сбежать) из дома, а погибшим его объявили, чтобы скрыть данный факт и не раздувать скандал. Во-вторых, человек, способный одобрять безжалостное уничтожение крестьян, как это делал граф на протяжении трех лет, не погнушается и организовать убийство сына, если тот почему-то не оправдывает надежд, которые на него возлагались. В-третьих, от роковых случайностей не застрахован никто. Молодой человек мог стать жертвой Зверя по ошибке. Но графу д’Апше до такой степени необходимо было чудище, терроризирующее крестьян, что даже гибель сына не повлияла на принятое ранее решение.