Пути и перепутья - [114]

Павлышу то нравилась эта девушка, то нет.

Было чувство, словно она что-то задумала, и это что-то не очень понравится Павлышу. В Кимрах у него была такая подружка: сажала маленькому Славику лягушек за воротник с самым безмятежным видом и улыбалась при этом точно как сферида. Лягушек Павлыш жалел и выпускал, а с девочкой продолжал дружить по какой-то ему самому непонятной причине. Наверное, уже тогда любил риск.

— Здесь все автоматизировано, — сферида вышла из лифта вслед за Павлышом, мягко подобрав свои крылья. — Мы с вами единственные живые существа на поверхности целого планетоида.

— То есть вы все-таки меня похитили?

— Нет. Вы ушли добровольно. Прошу сюда.

Они шагнули в мягко светящийся белым светом туннель — и платформа под ногами пришла в движение, увлекая их вглубь базы, под скальную гряду, напоминающую очертаниями спелую гроздь винограда.

Тут было куда более светло и празднично, чем в пещере юноши-сферида на Форпосте. Никаких тебе мрачных роботов, шкур долгоногов и попискивающих противными голосами приборов. Высокие своды, молочное сияние, льющееся от стен, приветливые аппараты в белых кожухах.

А операторская, в которую они вошли, и вовсе напоминала Сикстинскую капеллу, если бы Микеланджело, расписывая ее, вдохновлялся снимками ровного горения белых и голубых звезд.

— Существует теория о множественности миров… — начала девушка, включая аппаратуру и настраивая кресло оператора на высоком постаменте.

— Миров множество.

— Безусловно. И все они, по вашему мнению и по мнению ученых Галактического центра, уникальны и существуют в едином пласте пространства и времени. Но теория множественности миров, которую исповедую я, допускает существование иных пластов, располагающихся относительно друг друга, точно коржи слоеного пирога.

— Где существуют так называемые туннели, то есть аномалии пространства-времени, которые выглядят как… не знаю, скажет ли вам что-то слово «колодец»… — Девушка кивнула. — Как колодец из бетонных колец, каждое из которых — срез населенного параллельного мира, лишь немногим отличающегося от своих двойников слоем ниже и слоем выше. Я кабинщик по первой профессии, мы это проходили.

— Выходит, вы не удивлены? — она лукаво склонила голову набок.

— Я люблю удивляться. Это лучшая из радостей, доступных человеку.

— А я не люблю. — Она впервые заговорила о личном. — Мне нравится незыблемость. Когда гипотезы подтверждаются, теоремы доказываются, и новый химический элемент открывают в тех условиях и в то время, которое предсказала наука.

— Я это понял, Луэрмин-Нома. — Павлыш не мог вспомнить, как обращаются у сферид к взрослой женщине, поэтому просто назвал ее по имени. — Но ведь мне придется удивиться сегодня?

— Нет. Но мне хотелось бы, чтобы вы задумались. Присядьте в кресло.

— О… задумываться — не мой конек, — проворчал Павлыш, когда она пристегивала его креплениями перед десятком огромных экранов высотой с многоэтажный дом. И закреплялась в кресле помощника сама.

Миров было множество, но они, как и генетический код на разных планетах, оставались почти неизменными по своей внутренней наполненности. Сферида из космоса и муха с земли — суть одно и то же. Земля-1 и Земля-894, разительно отличные друг от друга, тоже были одним.

Просто на Земле-894 в один прекрасный момент развелось слишком много Павлышей, мечтающих о хлопающих над головой парусах каравелл Колумба. Павлыши вышли в космос, преодолели трудности роста, не ввязались в гонку вооружений и развили до небывалых высот свои гуманистические идеалы.

Поэтому не было ничего удивительного в том, что находя другие миры в своей Вселенной-894, они брались обустраивать их для жизни радостной и легкой. В тех мирах жилось не радостно и не легко, у добровольцев было много работы. И работа эта приносила им много боли.

Луэрмин-Нома начала с показа документального фильма об этих людях. Об их возвращении из других миров и об их попытках, неуклюжих, болезненных, устроиться в своем обожаемом, но уже потерянном прошлом.

— Психика человека устроена очень сложно, — рассказывала она, не мешая Павлышу слушать диктора, как будто использовала другой канал восприятия, ее слова запоминались легко, а речь текла размеренно, плавно. — Поэтому ни вы, ни ваши ровесники из этого пласта реальности так и не научились полностью справляться с синдромами и расстройствами, вызванными сильными переживаниями. Мы — проще. Вы усложнили подъем Аиэлоса-Оэ по карьерной лестнице, внесли хаос в его работу, но тем не менее не заставили его изменить своим идеалам. Я не знаю, хорошо это или плохо. Я против того, чем он занимался.

— Это называется профессиональное выгорание. У вас его, как я понимаю, просто не бывает.

— Профессиональное выгорание — слишком слабое понятие. Не передает суть.

Луэрмин-Ному, судя по всему, трогала разворачивающаяся перед их глазами история. Павлыша она угнетала. Он представлял себя на месте молодого землянина, который оказался в грязном средневековом мирке, жил по его законам и еще пытался кого-то спасти. И понимал, что свихнулся бы сразу, в первые две недели.

Павлыш выпрямлял пальцы, укладывал ладони на поручни кресла и старался не представлять под ними гладкий приклад и ствольную коробку автомата с Муны.