— А тогда спас ты меня зачем? — бросила Анко ему в спину вопрос, который раньше, сразу после случившегося, очень мучил её. Теперь уже это было не столь важно. — Я бы загнулась от яда задолго до того, как подоспела бы помощь. Зачем вколол противоядие?
Сасори не ответил. Он развернулся, внимательно глядя ей прямо в глаза; куноичи вдруг показалось, что кукольник видит её насквозь не хуже, чем Учихи своим Шаринганом.
— Точно хочешь? — ещё раз спросил он.
Анко вновь пожала плечами — уже показала же один раз, что не знает, зачем уточнять по второму кругу? Пусть всё решает дура-судьба. Ну, и конкретно этот вот нукенин.
Сасори плавным движением вынул кунай и подошёл ближе. Анко не отступила и зачем-то расставила руки — пожалуй, показывала, какая она хорошая мишень. И глаза закрывать не стала, как делали многие, — хотела видеть лицо человека, который её убьёт. «А ведь мы могли сделать это намного, намного раньше. Я бы тогда не подпортила жизни стольким хорошим людям».
Он подошёл совсем близко, вновь остановился. Откуда эта медлительность? В бою он никогда не медлил, не любил ждать чужого хода.
Всё-таки, что не так с этим парнем?.. И вдруг она увидела: в его глазах была в точности такая же пустота, как у неё самой.
Вот тогда-то Анко зажмурилась. Она зареклась смотреть на свою пустоту, потому что это неизменно приводило её к слезам и желанию напиться до зелёных Кьюби.
И чёрт возьми, она тысячу раз пожалела, что смежила веки, — как бы хотелось видеть выражение его лица, когда кукловод её поцеловал!
Она инстинктивно протестующе замычала и отпихнула его.
— Какого хрена?! — заорала Анко. — «Добить» не значит «поцеловать»!
— Ты показала, что тебе всё равно, — неожиданно едко возразил он. — Так что я сам принял решение.
— Реше… Что?!
— Будешь и дальше кричать, заткну тебе чем-нибудь рот, — спокойно пообещал Сасори, притягивая её к себе. — Не сопротивляйся, это всё равно не поможет.
И Анко поняла, что не будет сопротивляться дольше, чем того требует приличие.
* * *
Она особо и не отбивалась — и теперь, лёжа без одежды в траве, ощущая её мягкие касания и собственную усталость, радовалась этому.
Сасори стоял рядом и уже надевал защитную майку-сетку, вместе с ней словно бы возвращая себе обычную отрешённость. Впрочем, теперь ему было Анко не провести — она видела, как могут гореть его карие глаза.
Закончив одеваться, Сасори обернулся и некоторое время молча смотрел на неё.
— У тебя красивое тело.
— Мм… — расслабленно протянула в ответ Анко. Она помнила о том, что он превращает шиноби в марионетки — и сейчас ей было удивительно на это плевать.
Потянувшись было за плащом, Сасори остановился, передумав, и сел на траву рядом с ней, вновь рассмотрел.
— Думаешь, какая бы отличная из меня получилась кукла? — спросила Анко, следя за ним из-под полуопущенных век.
— Неплохая — бесспорно, — задумчиво отозвался Сасори. — Но вот что отличная — вряд ли.
— Почему? — это задело. — Я недостаточно сильна для твоей коллекции?
— Дело не в силе. Дело в том, что даже я не могу придать человеческим марионеткам одну важную характеристику, присущую людям: живость.
Анко взглянула на него удивлённо и вскинула бровь. Сасори пояснил:
— Считается, что часть красоты человека заключена в душе — и это правда. Я утверждаю вовсе не голословно; я видел людей с душой и без неё — в виде марионеток, сделанных из их тел. И, поверь мне, ни одна марионетка по красоте не может сравниться с живым человеком, — он усмехнулся. — Лишить тебя души и красоты было бы кощунством.
— Ты псих, ты знаешь об этом? — почти весело уточнила Анко. — Такой вот псих-псих.
— А разве ты сама здорова? — хмыкнул Сасори и вдруг улёгся, устроив голову на её животе. От прикосновений волос стало щекотно, а от его дыхания — жарко. — Я ушёл от Орочимару.
— Чего так?
— Не сошлись на почве Искусства, — Анко понимала, что кукловод лжёт, но настаивать на честном ответе не стала. Её разум, постепенно выныривавший из неги, захватила другая, куда более занимательная мысль.
— А давай сбежим? — предложила она, не особо надеясь на согласие, скорее на обвинение в глупости.
Поэтому удивилась, когда услышала простое:
— Давай.