Пути и маски - [27]

Уже слышалось, как шумят волны. За развалинами лесок кончался, открывая каменистый берег. На востоке, как и на западе, в стороне Хаэдрана, чернели, вдаваясь в воду, скалы; море с журчащими воплями разбивалось о них, чтобы расколоться в пену. А здесь была низина, и оттого волны набегали на гальку с негромким, лишённым угрозы шипением. Ветер разогнал тучи, и в призрачном свете месяца галька мерцала не хуже камней в сокровищницах Гха'а. Тихо вздохнув, Бадвагур стал нащупывать трубку — у него это было знаком высшего восторга. Альен вспомнил, что агх никогда не видел моря; что ж, пусть налюбуется всласть перед войной, на которую они отправляются…

— Какая удобная бухта, — заметил Альен, оценив плавный, округлый изгиб берега. Если тут ещё и достаточно мелко — просто клад, а не место. Почему король Тоальв и его непрактичные предки его не использовали? — Странно, что здесь так пусто. Даже ни одной рыбацкой деревни поблизости.

— Не так уж странно, милорд, — с насмешливым придыханием ответил боуги — он явно передразнивал манеру Ривэна обращаться к Альену. Мальчишка, однако, не расслышал: он как раз был занят тем, чтобы понезаметнее отодвинуться от замершего Бадвагура. — Негоже забывать историю родного королевства.

Вот этот упрёк уже попал в цель: Альен ненавидел себя за глупое самолюбие, но чужое сомнение в его знаниях часто уязвляло. Это, помнится, изрядно смешило Фиенни и Ниамор: оба то и дело пытались подловить его на пробелах в истории, поэзии, даже математике… И дразнили, разумеется, ходячей энциклопедией. Разница заключалась в том, что эксперименты Фиенни были беззлобны и учили Альена смеяться над собой.

«Зато после этого я смогу наконец сварить зелье памяти», — сквозь смех пообещал он когда-то — после того, как перепутал миншийское трёхстишие с фрагментом из древней ритмической притчи Отражений.

И ведь сварил.

— Ну конечно, — протянул он, подставляя лицо солёному ветру. — Ниэтлин Великий.

— Первый король Дорелии? — встрепенулся Ривэн.

— Точно, — кивнул боуги, спрыгивая с седла и с прищуром всматриваясь в горизонт. Жёлтые глаза в темноте светились, точно у трёх кошек сразу, отчего Ривэну явно было неуютно. — Ниэтлин Великий, Ниэтлин Завоеватель… Когда он захватил большую часть Ти'арга, то остановился именно здесь — воткнул свой знаменитый меч в землю у Северного моря, чтобы показать, что теперь это владения Дорелии.

— Но после смерти Ниэтлина ти'аргцы отбились, — вздохнув, закончил Альен. Это немного напоминало экзамены в Академии — те, что в основном казались ему скучным и бессмысленным перевариванием чужих знаний. — Не в первый и не в последний раз.

— Не в последний, — многозначительно хихикнул боуги, дрогнув ушами, и засеменил к берегу. — Будем надеяться… Так вот, после истории с мечом это место назвали бухтой Лезвия. Местные до сих пор считают её проклятой, и даже торговые корабли сюда не заходят.

Бухта Лезвия… Что ж, довольно метко. Берег изгибался плавно, словно странные клинки миншийской ковки. Альен спешился и подошёл к Бадвагуру, который сквозь дым от трубки смотрел на лунную дорожку и пляшущие блики на воде. Ветер забавно колыхал его бороду. Тёмное тело моря, вопреки обыкновению, не казалось опасным — оно лежало, как громадный шёлковый свёрток, спокойное и безучастное.

Наверное, таким рисуют время — или, что уж там, вечность. Последнюю, страшную правду.

Я скоро умру. «Я ничего не чувствую».

Ничего?…

— Он так хорошо знает вашу историю, — с уважением заметил Бадвагур. Он сказал это совсем тихо, но боуги сразу обернулся и поклонился, мазнув зелёной шляпой по гальке. В темноте его точные, нечеловечески быстрые движения казались звериными.

— Я приплыл в Обетованное, когда твой прадед ещё не родился, о агх, — весело крикнул он. Потом трижды хлопнул в ладоши, и воздух над его головой будто дал трещину; оттуда со звоном посыпались золотые монеты — будто вывернули туго набитый кошель. Альен услышал, как пресеклось дыхание Ривэна у него за плечом.

— К чему здесь эти фокусы? — спросил он, подходя. — Я хочу увидеть корабль.

— Всему своё время, волшебник, — подмигнул боуги и протянул одну из монет ему. А потом указал на небо. — Видишь вон ту красную звезду?

— Звезда Дракона? — хмыкнул Альен. — Крестьяне верят, что она загорается к несчастью.

— Ну, иногда в крестьянах больше здравого смысла, чем в признанных мудрецах, — загадочно сказал боуги. — Я ориентируюсь по ней. Сейчас луна войдёт в нужное положение, и мы сможем оплатить твоё плавание…

— Оплатить? — повторил Альен, вертя в пальцах монетку. Она была крупной, холодной и совершенно гладкой — никаких нарушений, свойственных иллюзиям.

— Конечно, — боуги прищурил левый глаз, размахнулся — и швырнул в море целую горсть золота. Со стороны Ривэна донёсся новый тоскливый вздох. — За всё положено платить, ты разве не знал?… Милорд.

— Прекрати, — велел Альен — неожиданно жёстко, даже для себя; боуги, как ни странно, подчинился. Он дождался, пока золото с плеском скроется под водой, и кивнул Альену. Тот тоже бросил свою плату — и сразу почувствовал, как что-то изменилось.

Это не походило на привычную ему магию — но и на ритуалы Хаоса, к счастью, тоже. Внутри не было ни страха, ни тяги к разрушениям, ни нездорового возбуждения — только ровное, дрожащее напряжение. Такое же напряжение разлилось и вовне — по воде, гальке, воздуху словно пробежала невидимая волна, но лёгкая и приятная. Заботливое касание незримых сил, древних и могущественных. И, однако, полных приятия жизни вместо ненависти. Альен закрыл глаза: его словно уносила куда-то далёкая надрывная мелодия…