Пути Господни - [9]

А. С. Пушкин. «Няне»

В детстве у меня была нянечка, о ней я уже немного рассказала. Она досталась мне «по наследству» от папы, которого она вынянчила. Сейчас таких нянь уже нет, этот класс вымер, а были они особыми женщинами. Её звали Елена Михайловна Субботина, её родная сестра Дуня (которую все звали Дуду) одевала мою бабушку для сцены и заведовала её театральным гардеробом. Обе сестры приехали из новгородской деревни Крестцы на заработки в Петербург в 1909 году. Крестцы славились вышивкой, которая так и называлась «крестецкой строчкой». Дуду и моя нянечка Елена были мастерицами в «строчке», до сих пор в Париже у меня сохраняется скатерть её рукоделия.

Все детство нянюшка меня обшивала, особенно она любила шить костюмчики для моих кукол из розового целлулоида. Кукол у меня было три, и все с большим гардеробом. Нянечка была доброты неземной, все мне прощала и совершенно не занималась тем, что называется воспитанием. Она была малограмотная, сама выучилась писать и читать. Набожность и церковность няни сыграли большую роль в моем воспитании. Помню, как она почти машинально, как бы между делом, молилась. У нее были молитвы на всякий случай, каждое утро — «Отче наш», на ночь — «Вечернее благодарение»… Только сейчас я начинаю осознавать, какое значение в моем воспитании сыграла эта малограмотная, но кроткая и смиренная старушка. Она научила меня прощать и молиться за обидевших нас. Доброта и покой нянюшки сыграли в моей жизни огромную роль. Моим первым учителем грамматики была тоже она и, как я теперь понимаю, няня применила ко мне тот же способ обучения буквам и чтению, который она испытала сама. Она вырезала из бумаги большие буквы, складывала из них простые слова, а потом перемешивала все и просила меня сложить заново. Няня много читала мне вслух, и я уже в три года разбирала по складам предложения. У нас с ней образовалась настоящая дружба, я с ней играла, как с ровесницей, ничего от нее не скрывала.

С личной жизнью ей не повезло. Первый раз она вышла замуж в 32 года, и муж её умер в первую брачную ночь. Второй оказался пьяницей и бил её. Стерпеть она этого не смогла и ушла от него. Своих детей у неё не было, а любовь к ним была большая. Так она и попала в нашу семью, вначале выходила, вынянчила моего отца (её Гуленьку), а потом уже и меня. Жила вместе с нами совершенно родным человеком.

Прогулки с няней были каждодневными. Рано утром мы выходили из дома, в любую погоду, и шли в Александровский сад (напротив Адмиралтейства) или до Михайловского и Летнего. Весной мы собирали подснежники в большие белые букеты, осенью — желтые и красные листья, а в маленькую корзиночку шли желуди. Зимой — санки, катание с ледяных горок: бух… — и все лицо жжет, нянечка меня бранит, выбивает из валеночек снег. Я была упрямым ребенком и иногда донимала свою добрую нянюшку. Наделаю проказ за день, а перед тем, как должны прийти домой мама и отец, целую милую няню и умоляю ничего им не рассказывать. Наказаний от родителей не получалось. Но однажды мои фантазии превзошли себя! Одну из моих кукол звали Ира, кроме того, у меня был Петрушка, который надевался на пальцы, я представляла разные сцены и разговаривала за него, а ещё был большой медведь. Почему‑то я его не любила. Он был страшно облезлый, внутри у него что‑то сухо трещало. Однажды мама и папа, как обычно, поутру ушли. Я осталась в квартире с нянечкой, которая занималась хозяйством на кухне. В своей комнате я разговорилась с любимой куклой Ирой, и не знаю, то ли она подала мне идею, а может быть, запахи, шедшие из кухни… только я потихоньку пробралась в столовую и стащила из буфета огромный кухонный нож с костяной ручкой. Я знала, что в комнате у нас всегда была электрическая плита (с металлическими спиральками), которую включали для подогрева в холодные дни. Я взяла медведя, положила его на пол, разрезала на куски, затем поставила детскую игрушечную сковородку на плиту, вставила штепсель в розетку, разложила куски медвежатины на сковородке… Мишка запылал довольно быстро. Нянечка прибежала из кухни с кувшином воды, так как запах горелого быстро распространился по всей квартире. Она плеснула на мое «блюдо», и оно задымилось ещё больше. Медвежьи опилки плавали по паркету, я рыдала, оправдываясь тем, что хотела приготовить ужин для папы и мамы. Но где‑то внутри себя я была рада, что расправилась с ненавистным мне скрипучим зверем. Скрыть происшествие от родителей не удалось. Меня наказали жестоко — отняли все книжки на несколько дней. Нянюшка переживала больше меня. Она чуть не плакала от жалости ко мне, целовала и успокаивала.

Няня много со мной говорила. Мое детское воображение особенно поражали ее рассказы о «крепостном иге» — её семья была крепостной. Мне тогда было невдомек, что такое «крепостной крестьянин», и почему‑то казалось, что это такие люди, которые живут в крепости, а потому очень воинственные и богатые. В нянином рассказе удивляло, что она частенько повторяла: «А мы и не очень хотели уходить на волю, любили своего барина, плакали и молились, чтобы он нас при себе оставил». Вот тут я уже совсем ничего не понимала, а расспросить её не умела.