Пути-дороги - [37]

Иван Калистратович с первого взгляда оценил обстановку. Этот обычно веселый, мягкий по характеру человек покраснел от возмущения. Подойдя в Бумбеничу, он схватил его под руку и подвел ко мне. Взял у меня половую тряпку, сунул ее Бумбеничу в руки и на ломаном немецком языке сказал:

— Прошу вымыть коридор! — А потом взял меня за руку и дрожащим от возбуждения голосом продолжал: — Декан! Вы — старший санитар! Ясно?

С этими словами он завел меня в перевязочную, объяснил, где и как нужно кипятить шприцы и пинцеты каждое утро, показал основные, самые распространенные лекарства, мази, рассказал, как они называются и в каких случаях применяются. Порядки в перевязочной и медицинские инструменты были мне давно знакомы, нужно было только заучить их названия по-русски и запомнить случаи применения советских лекарств, но и это я быстро выучил.

Спустя час мы уже проводили с Иваном Калистратовичем первый обход. Я нес на подносе и подавал ему шприцы, лекарства, инструменты. Больные должны были всегда принимать лекарства в присутствии врача или санитара, потому что находились и такие, которые не принимали лекарства, а прятали под подушку. Тяжелобольным делали инъекции. Измерение температуры больных утром тоже входило в мои прямые обязанности.

Многие больные страдали пелларгией. Это были самые тяжелые больные. Не меньше было раненых и обмороженных. Часто у слабых здоровьем военнопленных вскакивали фурункулы, бывали случаи воспаления легких и верхних дыхательных путей.

За несколько недель я перезнакомился со всеми больными, узнал методы и способы их лечения. Во время перевязок я помогал Ивану Калистратовичу и доктору Яношу Эрдёшу. Снимал и накладывал повязки, промывал раны, готовил лекарства. Обработку ран делали врачи, перевязки — я.

В то время еще не хватало бинтов и других перевязочных материалов, поэтому старые бинты мы стирали, кипятили, дезинфицировали и использовали вновь. Иван Калистратович был очень доволен моей работой и предоставлял мне все больше самостоятельности. Он спрашивал, где я научился искусству санитара, и, когда я рассказал ему, что прошел многомесячную практику в гарнизонных госпиталях во время службы в армии, он стал поручать мне более серьезные задания.

Я заметил, что человек, потерявший в себе уверенность, поддавшийся тоске по дому и родным, даже если и не был болен, мог в течение короткого времени погибнуть, если его не удавалось вывести из меланхолического состояния. Поэтому и Иван Калистратович и доктор Янош Эрдёш наряду с лечением важнейшей задачей считали поддержание у больных высокого морального духа.

Пленный всегда голоден, ему не хватает даже дополнительного питания. Между тем питание в лагере номер 27 было вполне удовлетворительным как по качеству, так и по количеству: мы получали сначала пятьсот, а чуть позже семьсот граммов хлеба, сахар, рыбу и горячую пищу — суп и какую-нибудь кашу, чаще всего с мясными консервами.

Пленные же, лежавшие в лазарете, особенно те, кому это было необходимо, получали еще более обильное питание. По улучшенному меню больные кроме супов, вторых блюд и мяса получали еще и стакан компота, а также увеличенные порции сахара и масла. В необходимых случаях больным часть высококалорийного черного хлеба заменялась белым хлебом.

С каждым днем в лагере становилось все больше венгерских пленных. Среди них проводилась активная политическая работа. По предложению Йожефа Фабри к 7 ноября 1942 года мы решили подготовить концерт художественной самодеятельности. Разучили несколько революционных песен и хотели поразить посетителей клуба венгерскими танцами. Хор и разучивание танцев поручили мне. Среди венгерских военнопленных офицеров находился провинциальный учитель, лейтенант запаса Лайош Шольт, который принимал активное участие в клубной работе. Весь праздник вообще и выступление венгерской группы в частности сверх всяких ожиданий имели большой успех. Венгерскую группу похвалило даже советское командование лагеря.

В середине ноября к нам приехало несколько членов зарубежного бюро Венгерской коммунистической партии, в том числе и редактор газеты «Игаз со» товарищ Геза Кашшаи. Он раздал нам почтовые открытки Красного Креста и Красного Полумесяца, чтобы мы написали домой нашим близким. Мы невероятно обрадовались этому, хотя и не особенно верили в то, что они дойдут до адресата.

Геза Кашшаи рассказал, что Хорти и его правительство не соблюдают Женевского соглашения о военнопленных, согласно которому им предоставляется право переписки со своими близкими, но они, Кашшаи и его товарищи, найдут способ доставить открытки в Венгрию. Для большей верности он предложил нам передать весточку родным и по радио. Сначала мы напишем текст посланий, а потом, в рождественские праздники, их передадут в одной из передач радиостанции имени Кошута.

И действительно, в начале декабря в лагере появился радиокорреспондент, прекрасно говоривший по-венгерски. Он записал выступления каждого из нас на пластинку. Позднее мы узнали, что это был товарищ Ференц Мюнних.

Мое радиописьмо, как, впрочем, и открытка, дошли-таки до моих родителей в Дьёрвар. Открытку, в которой венгерская цензура вычеркнула всего несколько слов, они получили перед рождеством.