Путевые заметки от Корнгиля до Каира, через Лиссабон, Афины, Константинополь и Иерусалим - [18]

Отсюда, послѣ этой непріятной сцены, пошли мы завтракать въ дрянной трактиръ, который, впрочемъ, отрекомендовали намъ. Здѣсь угостили насъ морской рыбою, виноградомъ, дынями, гранатами и смирнскимъ виномъ. Изъ оконъ трактира открывался прекрасный видъ на заливъ, на купцовъ, тунеядцевъ и ремесленниковъ, толпившихся на берегу. Здѣсь виднѣлись и верблюды, не обременные ношею, и груды спѣлыхъ дынь такой величины, что гибралтарскія бомбы показались намъ малы въ сравненіи съ ними. Было время сбора винныхъ ягодъ, и мы, на пути въ трактиръ, пробирались сквозь длинные ряды дѣтей и женщинъ, занятыхъ укладкою этихъ плодовъ. Ихъ обмакиваютъ сперва въ соленую воду и потомъ уже прячутъ въ кадушки, перекладывая листами. Когда смоквы и листы начнутъ сохнуть, изъ нихъ выползаютъ большіе бѣлые черви и прогуливаются по палубамъ кораблей, везущихъ эти фрукты въ Европу; гдѣ маленькія дѣти кушаютъ ихъ съ большимъ удовольствіемъ (то-есть, не червей, а смоквы-то), и гдѣ играютъ онѣ не послѣднюю роль на университетскихъ попойкахъ. Свѣжія винныя ягоды имѣютъ здѣсь такой же вкусъ, какъ и въ другихъ мѣстахъ; но смирнскія дыни необыкновенно вкусны и такъ велики, что изъ одной штуки, не прибавляя ничего къ ея природнымъ размѣрамъ, можно бы, кажется, смастерить преудобную каретку для Синдерелы.

Проводникъ нашъ, отъявленный плутъ, запросилъ два доллара за удовольствіе осмотрѣть мечеть, тогда какъ другіе Англичане прошли туда за шесть пенсовъ. Разумѣется, мы не согласились заплатить такихъ денегъ, а потому и не видали мечети. Но здѣсь были другіе, прекраснѣйшіе виды, за которые не надобно ничего платить, хотя и стоятъ они, чтобы послоняться для нихъ по городу. Женщины, разгуливающія по базару, такія шлюхи, что едва ли захочется кому снять съ лица ихъ черныя маски. Станъ ихъ такъ закутанъ, что будь онъ запрятаны въ тюфякъ, и тогда вы разглядѣли бы его не менѣе; даже ноги ихъ, обутыя въ двойныя желтыя туфли, доведены до какого-то рыбьяго однообразія. Но въ греческихъ и армянскихъ кварталахъ, между бѣдными христіанами, которые занимаются укладкою винныхъ ягодъ, вы встрѣтите такихъ красавицъ, что въ одинъ день влюбитесь нѣсколько разъ, если только сердце ваше способно къ подобнымъ продѣлкамъ. Здѣсь видѣли мы очаровательную дѣвушку, за пяльцами, въ отворенныхъ воротахъ; подлѣ нея сидѣла съ чулкомъ старуха и лежалъ козелъ, привязанный къ рѣшоткѣ маленькаго садика. Встрѣтили нимфу, которая спускалась съ лѣстницы, съ кувшиномъ на головѣ, и смотрѣла на насъ такими покойными, большими и благородными глазами, которымъ могла бы позавидовать Юнона. Полюбовались молодой, граціозной матерью, склоненною надъ плачущимъ въ колыбели малюткою. Этихъ трехъ красавицъ видѣли мы въ одной улицѣ армянскаго квартала, гдѣ двери домовъ были отворены настежь, и женщины сидѣли подъ сводами на дворѣ. Были здѣсь также дѣвушки смоквъ, красоты неописанной; длинныя, густыя, черныя косы ихъ охватывали такія головки, очерки и колоритъ которыхъ стоили того, чтобы надъ ними потрудился карандашъ Рафаэля и кисть Тиціана. Я удивлялся, какъ это не овладѣетъ ими султанъ, или не похитятъ ихъ для своего шаха персидскіе купцы, пріѣзжающіе сюда съ шелкомъ и сластями.

Мы отправились въ канъ Персовъ и купили нѣсколько шелку у смуглаго, черно-бородаго купца, въ конической овчинной шапкѣ. Не странно ли подумать, что шелкъ, привезенный въ смирнскій каравансерай, на спинѣ верблюдовъ, человѣкомъ въ овчинной шапкѣ, обработывается въ Ліонѣ? нѣкоторые изъ моихъ товарищей накупили ковровъ, которыми славится Смирна; одинъ изъ нихъ пріобрѣлъ даже цѣлый коробъ винныхъ ягодъ и купилъ три или четыре смирнскія губки для своего экипажа: такъ сильно была развита въ немъ страсть къ туземнымъ произведеніямъ.

Странно казалось мнѣ, почему это ни одинъ изъ живописцевъ не ознакомитъ васъ покороче съ Востокомъ. Рисуютъ здѣшнія процессіи, султановъ, великолѣпные пейзажи; но никто не позаймется вѣрнымъ изображеніемъ тѣхъ обыденныхъ подробностей восточной жизни, которыми кишатъ улицы Смирны. Верблюды могутъ служить безконечнымъ сюжетомъ для картинъ въ этомъ родѣ. Фырча и взвизгивая на особый ладъ, лежатъ они тысячами на верблюжьей площади и на рынкахъ, подъ отвѣсными лучами солнца; вожаки растянулись въ тѣни, поодаль. Особенно мостъ, во которому проходятъ караваны при въѣздѣ въ городъ, богатъ сценами чрезвычайно живописными. Съ одной стороны его тянется длинный рядъ чинаръ, а на противоположномъ берегу рѣки темнѣютъ высокіе кипарисы, подъ тѣнью которыхъ возвышаются надгробные памятники, украшенные чалмами. Это задній планъ пейзажа; но ближе къ городу характеръ его не такъ печаленъ. Тутъ, подъ чинарами, стоитъ маленькая кофейня, отѣненная съ боковъ парусными навѣсами, прикрытая сверху виноградными лозами и обставленная цѣлыми рядами мѣдной посуды и, кальяновъ, изъ которыхъ не курятъ днемъ во время Рамазана. Подлѣ домика надъ съ мраморнымъ фонтаномъ, а на берегу полуразрушенная бесѣдка, откуда можно на полюбоваться рѣкою. Вокругъ чинаръ разставлены столы для желающихъ выпить густаго, ароматическаго кофе или холоднаго лимонаду. Хозяинъ кофейни, въ бѣлой чалмѣ и голубой шубѣ, лежалъ подъ навѣсомъ. Черный, какъ уголь, невольникъ, въ бѣлой, отороченной краснымъ шнуркомъ кофточкѣ, подавши намъ трубки и лимонаду, сѣлъ снова на свое мѣсто, поджавъ подъ себя калачикомъ черныя ноги, и началъ напѣвать въ носъ какую-то пѣсню, пощипывая металлическія струны гитары. Хотя инструментъ этотъ былъ не болѣе суповой ложки, съ длинной, узкой ручкой, однакоже звуки его очень нравились музыканту. Сверкая глазами, покачивалъ онъ головой и выражалъ удовольствіе такими гримасами, что сердце радовалось, глядя на него. Въ невинномъ наслажденіи пѣвуна принималъ большое участіе Турокъ, обвѣшанный кинжалами и пистолетами; онъ раскачивалъ чалмою и гримасничалъ въ запуски съ чернымъ менестрелемъ. Въ это время по римскому мосту, перекинутому черезъ рѣку, мелькая между толстыхъ пней чинаръ, проходили женщины съ кувшинами на головахъ, и медленно тянулись другъ за другомъ сѣрые верблюды, предшествуемые маленькимъ, длинноухимъ лошакомъ, который всегда бываетъ здѣсь ихъ путеводителемъ. Вотъ мелочные случаи нашего путешествія. Когда пароходъ пристаетъ къ берегу, приключенія уходятъ во внутрь страны, и то, что называется романическимъ, совершенно исчезаетъ. Оно не выноситъ прозаическаго взора и прячется отъ него и отъ дневного свѣта куда-то вдаль, во мракъ ночи. Теперь уже не клянутъ и не оскорбляютъ гяуровъ. Если иностранецъ сдѣлаетъ что-нибудь особенно смѣшное, на сцену явятся маленькіе турченки и поскалятъ надъ нимъ зубы — вотъ и все тутъ. Европеецъ пересталъ уже быть предметомъ поруганія для правовѣрнаго. Теперь смуглый Гассанъ, развалясь на диванѣ, попиваетъ шампанское; у Селима французскіе часы, а Зюлейка глотаетъ пилюли Морисона: байронизмъ сталъ чистѣйшей нелѣпостью. Случается, что правовѣрные поколотятъ христіанина за намѣреніе проникнуть въ мечеть; но и этотъ почти единственный признакъ антипатіи становится такъ слабъ въ настоящее время, что вы можете войти въ дюжину мечетей, не опасаяся оскорбленія. Пароходъ сдѣлался великимъ завоевателемъ. Гдѣ капитанъ кричитъ «Stop her», тамъ останавливается цивилизація, садится въ корабельную шлюпку и заводитъ знакомство съ прибрежными дикарями. Цѣлыя арміи крестоносцевъ безполезно погибли на поляхъ Малой Азіи; выдѣлка изъ европейскаго желѣза мечей м шлемовъ повела только къ безплодной потерѣ этого металла: онъ сталъ необходимъ въ формѣ стержней и шатуновъ паровой машины. Можно бы, кажется, изобразить аллегорически, до какой степени торговля сильнѣе рыцарства. Аллегорія кончилась бы затмѣніемъ луны Магомета; погружающей рожки свои въ паровой котелъ Фультона.