Путевые картины - [98]

— А что у вас сейчас в руках? — спросил я маркиза.

— Брильянты, — ответил он и передал мне книгу.

При слове «брильянты» Гиацинт высоко подскочил, но, увидев книгу, страдальчески улыбнулся. На обложке брильянтовой книжки оказалось следующее заглавие:

«Стихотворения графа Августа фон Платена. Штутгарт и Тюбинген.

Издание книготорговой фирмы И. Г. Котта. 1828».

На второй странице написано было красивым почерком:

«В знак горячей братской дружбы».

При этом от книги распространялся запах, не имеющий ни малейшего отношения к одеколону и объяснявшийся, может быть, тем обстоятельством, что маркиз читал книжку всю ночь.

— Я всю ночь не мог сомкнуть глаз, — пожаловался он мне, — я был так взволнован, одиннадцать раз пришлось встать с постели, но на счастье оказалась тут эта превосходная книга, из коей я почерпнул не только много поучительного в области поэзии, но и жизненное утешение. Видите, с каким уважением я отнесся к книге, в ней все страницы целы, а ведь порою, сидя как я сидел, я испытывал искушение…

— Это, вероятно, кое с кем уже случалось, господин маркиз.

— Клянусь вам нашей лоретской богоматерью и говорю вам как честный человек, — продолжал он, — стихи эти не имеют себе равных. Как вам известно, вчера вечером я был в отчаянии, так сказать au désespoir[125], когда судьба лишила меня обладания моею Юлиею, и вот я принялся читать эти стихи, по одному стихотворению всякий раз, когда приходилось вставать, и в результате это равнодушие к женщинам так на меня подействовало, что мне стали противны мои любовные страдания. Именно то и прекрасно в этом поэте, что он пылает только к мужчинам — горячею дружбою; он отдает нам предпочтение перед женщинами, и уж за одну эту честь мы должны быть ему благодарны. В этом он более велик, чем все остальные поэты; он не льстит пошлому вкусу толпы, он исцеляет нас от нашей страсти к женщинам, несущей столько несчастий… О женщины, женщины! Тот, кто освободит нас от ваших оков, будет благодетелем человечества. Вечно приходится сожалеть, что Шекспир не употребил на это свой выдающийся драматический талант, ибо, как я впервые прочитал здесь, он, оказывается, питал чувства не менее благородные, чем великий граф Платен, который говорит о Шекспире в одном из своих сонетов:

Ты не подпал девическому нраву*,

И только дружбу ты ценил на свете,

Твой друг тебя спасал из женской сети,

В его красе твоя печаль и слава.

В то время как маркиз с жаром декламировал эти слова и на языке его словно таял чистейший навоз, Гиацинт корчил гримасы самого противоположного свойства, вместе и сердитые и одобрительные, и наконец сказал:

— Господин маркиз, вы говорите как книга, и стихи текут у вас опять так же легко, как сегодня ночью, но содержание их мне не нравится. Как мужчина, я чувствую себя польщенным, что граф Платен отдает нам предпочтение перед женщинами, но как сторонник женщин я опять-таки против него. Таков человек! Один охотно ест лук, другому больше по душе горячая дружба. И я, как честный человек, должен откровенно признаться, я охотнее ем лук, и кривая кухарка мне милее, чем прекраснейший друг красоты. Да, должен признаться, не вижу я в мужском поле столько уж красивого, чтобы можно было влюбиться.

Произнося последние слова, Гиацинт испытующе посмотрел на себя в зеркало, а маркиз, не смущаясь, декламировал дальше:

Со счастием надежда гибнет вместе*,

Но не сойтись — увы! — с тобою вместе;

В твоих устах мое так нежно имя,

Но нежный звук с тобой заглохнет вместе.

Как солнце и луну, разъединить нас

Обычай с долгом порешили вместе.

Склонись ко мне: твои чернеют кудри,

Мой светел лик — они прекрасны вместе.

Увы! Я грежу — ты меня покинешь,

Нас не сведет с тобою счастье вместе!

Сердца в крови, тела в разлуке горькой;

Мы — как цветы, сплелись бы тесно вместе!

— Смешная поэзия! — воскликнул Гиацинт, бормотавший себе под нос рифмы, — «обычай с долгом вместе, светлый лик мой вместе, с тобою вместе, тесно вместе!» Смешная поэзия! Мой шурин, когда читает стихи, часто забавляется тем, что в конце каждой строки прибавляет слова «спереди» и «сзади» попеременно; но я не знал, что поэтические стихи, которые получаются этим способом, называются газеллами. Нужно будет попробовать, не станет ли еще красивее стихотворение, прочитанное маркизом, если каждый раз после слова «вместе» прибавлять попеременно «спереди» и «сзади»; наверное, поэзия прибавится на двадцать процентов.

Не обращая внимания на эту болтовню, маркиз продолжал декламировать газеллы и сонеты, в которых влюбленный воспевает своего прекрасного друга, восхваляет его, жалуется на него, обвиняет его в холодности, составляет планы, как бы проникнуть к нему, кокетничает с ним, ревнует, тает от восторга, проходит целую скалу любовных нежностей, и притом так пылко, чувственно и страстно, что можно подумать, автор — девчонка, с ума сходящая от мужчин. Только при этом странно одно — девчонка постоянно скорбит о том, что ее любовь противна «обычаю», что она так же зла на этот «разлучающий обычай», как карманный вор на полицию, что она любовно обняла бы «бедра» друга, что она жалуется на «лукавых завистников», которые «объединились, чтобы нам мешать и нас держать в разлуке», она сетует на обиды и оскорбления, причиняемые другом, уверяет его: «ни звуком не смущу твой слух, любимый» и, наконец, признается: