Путешествуя с призраками - [14]

Я жила в семье Шона, и мы вместе считали часы до момента, когда он будет похоронен.

Я помогала Киту выбрать музыку для панихиды: Beatles, Бен Харпер, Дэвид Грэй и Crowded House. Друзья Шона приносили бутылки с виски и калуа, и мы посреди дня пили виски с колой и водку.

Я сидела вместе с его старшими братьями, Майклом и Кевином, на заднем дворе у плавательного бассейна. Их глаза были того же оттенка, что и недвижная голубая вода, того же оттенка, что у Шона. В жиденьком зимнем солнечном свете мы складывали и составляли в стопки памятные открытки, которые распечатал его отец.

«С любовью в память о Шоне Патрике Брайане Рейлли, рожденном 26 октября 1976 г. и умершем 9 августа 2002 г. Ему было 25 лет. Да упокоится с миром».

Я складывала открытку за открыткой – фото на лицевой странице напротив стихотворения на обороте:

У могилы моей ты, рыдая, не стой.

Меня нет здесь, я в ней не почию, друг мой!

Стал я тысячей буйных, веселых ветров,

Стал брильянтовым блеском пушистых снегов… —

и представляла, как Шон со стоном закатывает глаза и высмеивает эту элегию: «Не хотите ли черного хлебушка ко всей этой патоке, Мисс?»

Конечно, Шон никогда не сказал бы такого своим родителям. Он родился вскоре после того, как двухлетнему Кевину поставили диагноз – лейкемия. Младенческих фотографий почти не было, поскольку он провел первые несколько лет своей жизни, разъезжая по больницам, где его брат проходил курсы химиотерапии. Эти годы сформировали личность Шона. Он был солнечным и жизнерадостным, располагающим к себе, готовым сотрудничать и помогать. Он никогда не хотел причинять никаких лишних хлопот и неприятностей.

Я спала на старой двуспальной кровати Шона в крохотной спаленке, в которой он вырос, рядом с боковым входом, которым все пользовались вместо парадного. Как последнему из трех сыновей, «младшенькому», Шону досталась самая маленькая спальня в доме. Как-то раз он рассказал мне, что в детстве спал лицом вниз, чтобы не дать своему носу вырасти огромным, – это ему «по секрету» подсказал Майкл. Я лежала без сна ночью в его постели, пытаясь уснуть лицом вниз и представляя, как Шон делал то же самое. Было такое ощущение, что я задыхаюсь.

Мои родители прилетели из Калифорнии на похороны и держались не на виду, стараясь не мешать общей скорби. Они прилетели на два дня позже меня и улетели на пять дней раньше. Останавливались у дяди и тети Шона. Хотя я была благодарна родителям за приезд, в те дни, последовавшие за смертью Шона, я предпочитала компанию людей, которые были к нему ближе всех. Но на самом деле я не принадлежала по-настоящему ни к его семье, ни к кругу друзей.

Я не была уроженкой Эссендона, равно как и любого другого района Мельбурна. Я даже не была австралийкой. Я не росла рядом с ним, не знала его так долго, как знали они. Нам не представился шанс пожениться. И я больше не была беременна.

За пару месяцев до этого мы с Шоном рано утром выехали автобусом из Сианя к Хуашаню. Было без пары минут восемь, но уже душно и жарко, и автобус пропах выхлопными газами и по́том. Мы с Шоном запрыгнули в автобус, думая, как нам повезло успеть на него перед самым отбытием. А потом водитель еще несколько часов кружил вокруг вокзала, надеясь собрать достаточно пассажиров, чтобы заполнить свободный ряд в центре. Я ерзала на сиденье, стараясь уклониться от сломанной распорки и найти такое положение, чтобы уменьшить давление на мочевой пузырь, и вдруг осознала… я забыла принять противозачаточную таблетку! Но ведь это была только одна пропущенная таблетка, и я приняла ее, как только мы добрались до Хуашаня.

К тому времени как Шон умер, у меня была трехнедельная задержка, а у него – три недели сплошных нервов. Шон обожал своих двух племяшек, Иден и Софи, и горел желанием стать отцом. Но не прямо сейчас. Мы были слишком молоды. Он хотел еще многое успеть сделать.

После его смерти на меня навалилось все сразу: тошнота, бессонница, эмоции, головокружение, и боли в животе, казалось, были вызваны скорее шоком и горем. Я была так сосредоточена на том, чтобы добиться выдачи тела Шона, что все время забывала о беременности. А потом перестала быть беременной. Через четыре дня после гибели Шона у меня случился выкидыш – в одиночестве, в номере бангкокского отеля.

Эта беременность была случайной. Первые недели я была напугана и одинока. Но я отчаянно хотела этого ребенка. Потерять его – значило потерять последнее, что осталось от Шона.

С его друзьями мы провели один из моих первых вечеров в Мельбурне в баре «Черри» на улице ACDC-лейн, шумном и темном, одном из любимых мест Шона. Рюмки с Jagermeister стояли перед нами в ряд, и Стиви Ди сказал, что он всем сердцем сочувствует мне. Он сказал, что, должно быть, это очень тяжко – после всех интимных моментов, и при том, что Шон нарисовал такую ясную картину нашего будущего.

Именно это я никак не могла выбросить из головы: мы с Шоном должны были все еще ездить по Таиланду, может быть, побывать в Краби на западном побережье или в северных горах Чиангмая, прежде чем вернуться в Китай, а потом и в Мельбурн, чтобы начать жить вместе. Все, что осталось мне теперь, – это призраки той жизни, которая могла бы у нас быть.