Путешествия во времени. История - [58]

Саймону (а с ним и читателю) тоже читают привычную уже псевдонаучную лекцию в стиле Уэллса, опровергающую здравый смысл, который говорит, что путешествия во времени невозможны. Опять же из лекции явствует, что все, что мы знаем (или думаем, что знаем) о времени, неверно. Здесь, в 1970 г., эти разглагольствования немного осовременены и опираются на авторитет Эйнштейна. «Что вы знаете об Альберте Эйнштейне?» — спрашивает доктор Данцигер, руководитель проекта, выступающий в роли ученого джентльмена. «Список открытий Эйнштейна очень внушителен, но я перейду прямо вот к чему. Однажды он заявил, что наши концепции времени в значительной мере ошибочны». Данцигер объясняет:

— Мы ошибаемся в наших представлениях о прошлом, настоящем и будущем. Мы считаем, что прошлое миновало, что будущее еще не наступило и что реально существует только настоящее. Ибо настоящее — это то, что мы видим вокруг.

— Ну если вас интересует мое мнение [говорит Саймон], то я скажу, что и мне так кажется.

Данцигер улыбнулся.

— Безусловно. И мне тоже. Это вполне естественно, и сам Эйнштейн на это указывал. Он говорил, что мы вроде людей в лодке, которая плывет без весел по течению извилистой реки. Вокруг мы видим только настоящее. Прошлого мы увидеть не можем — оно скрылось за изгибами и поворотами позади. Но ведь оно там осталось!

— Разве он имел в виду «осталось в буквальном смысле»? Или он хотел сказать…[162]

Хороший вопрос. Имел ли он это в виду буквально или просто строил эффективную математическую модель? Неважно. Мы быстро движемся вперед, потому что Данцигер пошел дальше Эйнштейна и придумал способ выйти из лодки и пройти вдоль реки назад.

Читатель обнаружит, что главный движитель этой книги — неподдельная любовь автора к истории: к конкретному времени и месту в истории, к Нью-Йорку 1880-х. Сюжет романа «Меж двух времен» сложен и прихотлив, в нем есть шантаж и убийство, а также межвременной любовный треугольник, но вы чувствуете, что главным здесь — тем, что действительно волновало Джека Финнея, что он рисовал с такой тщательностью словами и образами, — была текстура времени, скрепленные в шип тесаные камни ограды Центрального парка, платье винно-красного бархата, газеты New York Evening Sun и Frank Leslie’s Illustrated Newspaper, коновязи, газовые рожки и фонари на каретах, мужчины в шелковых шляпах и женщины с муфтами в ботинках на пуговичках, поразительное обилие телеграфных проводов, целые пучки которых затемняют небо в центре города. «Это было величайшее из всех возможных приключений», — думает Саймон, и вы понимаете, что Финней тоже так думает.

Я чувствовал себя человеком, которому предстоит прыгнуть в воду с вышки куда более высокой, чем все, на какие он дерзал подниматься до сих пор… Как бы осторожен и осмотрителен я ни был, теперь мне предстояло окунуться в жизнь этого времени с головой.

Тяга к прошлому напоминает чувство (или расстройство), называемое ностальгией. Первоначально, до обострившегося в последнее время ощущения прошлого и будущего, ностальгия означала тоску по дому: «Тоска по дому, которую врачи все же решили считать болезнью под названием „ностальгия“» (Джозеф Бэнкс, 1770, согласно Oxford English Dictionary). До конца XIX века это слово не имело никакого отношения ко времени. Но Финней и другие авторы не просто ностальгируют. Они пропускают между пальцами ткань времени, общаются с его призраками и воскрешают мертвых. Задолго до Финнея Генри Джеймс тоже использовал атмосферный старый дом в качестве портала. В самом начале нового века, пока его брат Уильям, психолог, увлекался Прустом и Бергсоном, Генри писал роман, который ему так и не удалось закончить и который был опубликован после его смерти под названием «Чувство прошлого» (The Sense of the Past): молодой историк без отца, унаследованный лондонский дом («наводящая на размышление бетонная древность») и дверь. В герое Джеймса Ральфе Пендреле есть нечто особенное. Он «страдает чувством прошлого».

«Всю жизнь меня мучило, — говорит он, — желание развить у себя лучшее чувство прошлого, чем то, что по большей части представлялось достаточным даже для тех, кто больше всех старался его развивать». Он медлит перед судьбоносной дверью, говорит нам Джеймс,

может быть, выдерживая ту самую последнюю паузу, которую делает решительный пловец перед прыжком со скалы и которая с закрытием двери должна была поставить его на верную сторону, а весь мир, такой, каким он его знал, — на ошибочную.

Ральф попадает в очередной межвековой любовный треугольник с невестой в современности и более свежей и как будто более невинной женщиной в прошлом. Его не называют путешественником во времени — по крайней мере в 1917 г., — но сегодня мы понимаем, что его следует называть именно так.

Старые дома хороши для вдохновения того рода, что загадочным образом переносит человека в другие времена. В таких домах есть чердаки и подвалы, где веками лежат нетронутые древности. В них есть двери, а когда открывается дверь, кто может сказать наверняка, что лежит за ней? Томас Элиот, особенно любивший «Чувство прошлого», понимал это: «Я старый дом, / Наполненный затхлостью и предутренней тоской, / В которую минувшее слилось». В романе Дафны Дюморье «Дом на берегу» (The House on the Strand) одного дома для этого недостаточно. Для путешествия во времени необходимо еще и снадобье — эликсир, который составляют в равной мере мумба-юмба и фокус-покус: «Это связано с ДНК, энзимным катализатором, молекулярным равновесием и тому подобным — тебе, дружище, этого все равно не понять, не буду вдаваться в подробности». Когда Дюморье работала над романом, она только что переехала в дом, носивший название Килмарт, на холме возле побережья Корнуолла, где и прожила, в основном одна, до конца своей жизни. Килмарт и есть дом на берегу, о котором идет речь в романе. Говорится, что он стоит на фундаменте XIV века, и именно в XIV век направляется ее герой, неудачно женатый издатель Дик Янг. В результате путешествия сквозь время (тошнота, головокружение) он оказывается среди заросших карликовой растительностью пустошей. Дик поражен ясностью и чистотой. Вокруг него пахари в отрезных капюшонах, дамы под вуалями, монахи в рясах и рыцари верхом, и Дика вовлекают в кровавые приключения: адюльтер, предательство и убийство. И не только это, поскольку он заглянул в энциклопедию «Британника» и знает, что вот-вот должна появиться черная смерть. И все же он нигде не чувствует себя таким живым, как в прошлом.