Путешествия в Мустанг и Бутан - [58]

Почти теряешься в громадном массиве, его невозможно охватить целиком с одной точки. Сотни рабочих с лопатами и корзинами, словно муравьи, копошатся на платформе цитадели. Двое вооруженных караульных с белыми шарфами на шее стерегут главный вход, представляющий собой перистиль из толстых колонн красного дерева, инкрустированных позолоченными фигурами драконов вперемежку с другими буддистскими символами.

В дзонге проживают король, весь его двор, чиновники, служители, глава бутанской церкви и более тысячи монахов. Женщинам не дозволяется оставаться на ночь в пределах гигантского святилища. Это одновременно монастырь, главная крепость и столица — гьялса, резиденция повелителя страны, живущей во многом по монастырскому уставу.

Бутан по-прежнему является религиозным государством. До 1933 года король делил власть с верховным ламой, главой бутанской церкви. Эти ламы, известные под именем дхарма-лам, с незапамятных времен правили Бутаном, бывшим вначале федерацией монастырских государств. Постепенно религиозные правители выдвигали на первый план членов своих семей, так что параллельно с монахами появилась и светская руководящая элита.

До 1907 года гражданская аристократия выбирала на три года для исполнения законов главу Бутана — дебу, который правил страной. Каждая крепость, естественно, старалась посадить на это место своего представителя, а затем сохранить власть. Подобная система не могла не вызывать многочисленные войны. Так, повторяю, продолжалось до 1907 года, когда гражданский правитель крепости Тонгса сумел провозгласить себя наследственным дебой и стал править совместно с ламой дхарма-раджой. У Бутана появился король.

А в 1933 году отец нынешнего монарха устранил главу церкви; правители монастырей и главных крепостей сохранили за собой только совещательный голос*.

Каждый входящий в Тхимпху или любую из тридцати двух крепостей страны обязан накинуть на плечи символическую белую шаль (ламы и монахи — красную). К сожалению, я не мог выполнить этот указ, но никто, похоже, не удивился моему виду. Совсем недавно король придал силу закона прежнему эдикту, запрещающему «обитателям страны носить одежду или прическу европейцев». Бутанцы — гордый народ, как я уже говорил, и мне не оставалось ничего иного, как тоже принять гордый вид в моем костюме.

Я ступил на двор, аккуратно вымощенный большими светло-серыми плитами. Молодые монахи сидели у подножия учи — религиозного центра крепости, подымающегося на 24 метра посреди двора. Белый, ничем не украшенный фасад смотрел на долину рядами окон с бледно-голубыми, оранжевыми и красными наличниками.

Я засмотрелся на этот храм в форме башни, как внезапно звон колокольчика заставил монашков вскочить и тут же исчезнуть. Одновременно из угловой двери появился освещенный солнцем пожилой монах, за которым шествовал видный церковнослужитель. Монах тряс колокольчиком в левой руке, а правой грозно замахивался кнутом. Перед ним сразу образовалось пустое пространство. Через секунду во дворе вообще не осталось ни души: послушникам не положено смотреть на своего главного наставника.

Я не отрываясь смотрел на кнут, ожидая, что вот-вот меня постигнет участь Эшли Идена. Но нет, вышедший камергер в белой шали с мечом на боку проводил меня по лестнице до красивого входа во дворец. Он отодвинул занавес, скрывавший дверь, украшенную медной чеканкой с изображением бутанского дракона, и ввел в приемную Дашо Дунчо, личного секретаря его величества.

Пренебрежение, с которым относились ко мне все эти четыре дня, особенно бросалось в глаза при виде знаков почтения, оказываемого знатным лицам, и паники, вызванной появлением настоятеля. Я нервничал: от предстоящего свидания зависело очень многое. Человек, который сейчас меня примет, мог не только решить судьбу моего пребывания в Бутане, но и вообще распорядиться не кормить меня. Более того, планы, которые я строил на будущее, особенно поход по неисследованным областям страны, могли осуществиться только в случае полного успеха аудиенции. Уже было заявлено, что я не гость королевы. Теперь выяснится наконец, кто меня пригласил. Или окажется что мое присутствие нежелательно.

Щекотливая ситуация. И она не становилась легче от того, что именно в этот ответственный момент на меня напала хворь, которую позже я отнес за счет воздействия высоты: правый глаз вдруг ни с того ни с сего перестал видеть!

Непалец-секретарь Дашо, говоривший слегка по-английски, попросил меня подождать. Окно приемной готической формы, столь характерной для Бутана, в богатой резней раме, но без стекла выходило на реку.

— Прошу вас, — пригласил секретарь.

Я поднялся еще по трем ступенькам, отодвинул занавеску и оказался в комнате побольше, где стоял неказистый стол и два европейских стула.

У стола я увидел невысокого пухлого человека с круглым лицом и живыми смеющимися глазами. Он двинулся навстречу с протянутой рукой в тот самый момент, когда я согнулся в традиционном приветствии, сложив ладони перед носом.

Пытаясь быстро переменить позу, я заметил меч метровой длины в серебряных ножнах с золотой насечкой, грозно болтавшийся на поясе Дашо. На его плечи был наброшен красный шарф. Красный — цвет высших придворных, остальные гражданские лица в дзонге были в белом.