Путешествия в Мустанг и Бутан - [51]

После трех повисших в воздухе вопросов мы одновременно поднялись, и я извинился. За что? Ни за что, просто, чтобы скрасить прощание…

Газетные пачки вылетели из самолета прямо на траву. Пилот скрылся в ангаре. Когда он вернулся, мы гуськом потянулись к трапу. Я обронил смешное замечание. Один из бутанцев усмехнулся, а второй поглядел на меня в точности как Паро Пенлоп: он успел заткнуть уши. На сей раз дверь была закрыта, когда мы оторвались от земли. Услышав вой мотора, любой посторонний наверняка решил бы, что компания «Джем» совершает свой последний полет.

Мы вновь набрали высоту, и сердце у меня затрепетало: слева показались Гималаи. Такое чувство, будто я завернул за угол и увидел родной дом или вдруг заметил в толпе идущую навстречу жену. Только теперь я понял, что значили для меня эти горы и как мне недоставало их все годы в Европе и Америке.

Мы летели почти на бреющем полете над холмами, покрытыми влажной зеленью. Гористые волны прокатывались под крылом, прорезанные более темными долинами; мелькали белые ленты горных потоков, низвергавшихся по каменистым руслам, и изредка голубые пятна озер, куда собиралась вода, отдыхая после стремительного бега по ущельям.

Кое-где джунгли уступали место чайным плантациям и реденьким рощицам. Мы летели над Дуаром; этот знаменитый чайный край протянулся от Дарджилинга до Шиллонга, вдоль южной границы с Бутаном, между Страной дракона и Брахмапутрой. Там произрастает чай, который пьют во всем мире — от Буэнос-Айреса до Баальбека. Когда-то здешний край принадлежал бутанским властителям, но был отнят у них англичанами. Однако каждую зиму, когда жара немного спадала, высокие воины-горцы спускались из Страны дракона, собирали с местных жителей дань и уводили женщин.

Самолет медленно снижался. На сей раз это была уже широкая бетонная полоса Хассимары.

Все страхи вновь ожили. Пустят ли меня? Даже боязно в это поверить. Десятилетний опыт приучил меня быть готовым к дурной развязке. В конечном счете я ведь еще не имел дела с бутанскими дипломатами.

Хассимара… Сорняки вели наступление на бетон, которым была залита часть поля. Удивительная особенность у аэродромных сорняков — они повсюду одинаковы: и на аэродроме имени Кеннеди, и в Рейкьявике, и в Хассимаре. Когда я вылез из самолета и с наслаждением распрямил спину, онемевшую от твердого металла сидений, меня чуть не свалила с ног жара. А было всего лишь половина восьмого утра. Группа индийцев хмуро следила за моими маневрами. Я прилепился к бутанцам.

Невдалеке громоздились ящики с чаем. Кипы газет погрузили в тележку; после ожидания, растянувшегося, казалось мне, на века, появился и мой багаж. Чемоданы были в сохранности. По лбу у меня стекал пот. Кроме сорняков и редких деревьев, поодаль ничего не было — ни ангара, ни малейшего помещения. Я перешел в иллюзорную тень самолетного крыла.

— Мужчина, куда вы направляетесь? — спросил меня один из хмурых людей. — У вас есть разрешение на переезд внутренней границы?

Сердце застучало. Не успев совершить ни одного преступления, я все равно теряюсь, когда у меня спрашивают документы. Вот оно, разрешение, священный папирус, позволяющий находиться вблизи бутанской границы… Затем мне пришлось повторить наизусть все, что там было написано, стараясь не допустить ни одной ошибки.

— Цель вашего пребывания в Бутане?

— Учеба и туризм.

— Что вы нас путаете! — вскинулся человек. — Вы турист или студент?

— И то, и другое.

— Чему же вы собираетесь научиться за месяц?

— Языку, — преисполнился я надежды.

— Вы родились в Париже?

— Да.

— Одиннадцатого февраля?

— Да.

— Куда направляетесь сейчас?

— В Пунчолинг, — на одном дыхании выговорил я трудное название.

— Это ваш багаж? — так же строго продолжал чиновник. — Сколько стоила эта камера? Очень дорого?

— Да, сэр, — сказал я и тут же торопливо добавил: — Нет, не очень, она уже очень старая.

Солнце пекло невыносимо, мои спутники-бутанцы стали потихоньку отходить, а мне становилось все больше не по себе.

— Что вы, у них еще не было ни одной аварии!

Человек, произнесший эту фразу, был высок ростом, с веснушками на бледных руках, с розовыми волосатыми коленками и чуточку надменным выражением лица, призванным скрыть красноту локтей и коленей. Двое англичан и одна англичанка — их можно было угадать безошибочно — приближались по бетонной полосе. Это были чайные фермеры, удивительная порода, сохранившаяся здесь и поныне. Один из них, по имени Джон, отлетал. Он-то и уверял, что у компании «Джем» не было еще ни одной катастрофы. Вполне могло статься, что я открыл бы счет, мелькнуло у меня.

— Значит, вы француз? — продолжал индийский чиновник, обращаясь к моим чемоданам.

— Подержанный, недорогой француз, — добавил я, полагая, что допрос подходит к концу. Уже было ясно, что я не попаду в Бутан.

— Попросите Джоан написать мне, — сказали розовые коленки.

Мои бутанцы скрылись из виду. Бежевый щегольской костюмчик покрылся затеками пота, волосы слиплись.

С превеликим неудовольствием чиновник возвратил мне документы и дал возможность привести себя немного в порядок. Трое носильщиков в тюрбанах подхватили мои чемоданы и отправились прямиком через сорняки; полумертвый от жары, я побрел за ними. Пятьюдесятью метрами дальше все встало на свои места. Хассимара показалась вдруг довольно приятным местом.