Путешествия с тетушкой - [29]

Мы представились друг дружке, и обе заговорили о наших так называемых мужьях. Нам показалось, что это всего лишь совпадение, когда выяснилось, что оба работают в одной и той же металлургической фирме.

У мсье Дамбреза, как я вспоминаю, было одно великолепное качество – он всегда предпочитал говорить правду, когда было можно, и в этом отношении он был надежнее многих мужчин, которые часто лгут без всякого повода, из одного лишь тщеславия. «Интересно, знакомы ли они», – произнесла Луиза в ту самую минуту, когда в сад вошел мсье Дамбрез, а следом за ним весьма дородная супруга с двумя великовозрастными детьми; ребенок женского пола слегка косил и явно страдал сенной лихорадкой. Луиза крикнула: «Ахилл!», и даже сейчас, когда я вспоминаю выражение его лица после того, как он, обернувшись, увидел нас обеих, сидящих за одним столиком, я не могу удержаться от улыбки. – Тетушка приложила платочек к глазам. – И от слез тоже, – добавила она, – потому что это был конец идиллии. Мужчина не прощает, если оказывается в дурацком положении.

– По-моему, в данном случае прощать должны были вы.

– Нет, дорогой. Я была готова оставить все как было. Луиза тоже согласилась бы делить его. Что же касается мадам Дамбрез, я не уверена, что она поняла ситуацию. Его действительно звали Ахилл, и он представил нас ей как жен своих коллег, директоров металлургической фирмы. Но сам мсье Дамбрез так и не смог вновь обрести самоуважение. Теперь, когда он бывал вялым в середине недели, он понимал, что я догадываюсь о причине, и это его смущало. Его нельзя было назвать распутным человеком – просто ему хотелось иметь свою маленькую тайну. А тут он, бедняга, почувствовал, что его раздели донага и выставили на осмеяние.

– Тетя Августа, как вы могли выносить этого человека после того, как обнаружилось, что он столько месяцев вас обманывал?

Она поднялась и направилась ко мне, сжав маленькие кулачки. Я думал, она меня ударит.

– Молокосос! – сказала она, как будто я был школьником. – Мсье Дамбрез был настоящий мужчина. Тебе никогда в жизни таким не стать!

Неожиданно она улыбнулась и примирительно потрепала меня по щеке.

– Прости меня, Генри, это не твоя вина. Тебя ведь воспитывала Анжелика. Иногда у меня вдруг появляется ужасное чувство, будто на всем белом свете, кроме меня, не осталось людей, которые получают хоть какое-то удовольствие от жизни. Вот поэтому я и всплакнула, как раз когда ты пришел. Я сказала мсье Дамбрезу: «Ахилл, мне по-прежнему нравится с тобой, хоть я и знаю, где ты бываешь днем. Это ничего не меняет». Но для него-то разница была огромная – его лишили тайны. Именно в ней заключалась вся соль, и поэтому он нас обеих покинул для того, чтобы где-нибудь найти новую тайну. Не любовь, нет. Именно тайну. "Во всем Париже не найти другого такого отеля, как «Сент-Джеймс и Олбани», и это было самое грустное из всего, что он когда-либо мне сказал. Я спросила его, не может ли он снять два номера на разных этажах в отеле «Риц», на что он ответил: «Лифтер будет знать. И тогда это не будет настоящей тайной».

Я слушал ее с изумлением и некоторой тревогой. Я вдруг осознал, какая опасность меня подстерегает. У меня было чувство, будто меня, независимо от моей воли, кто-то заставляет следовать за тетушкой в ее рыцарских странствиях, как Санчо Панса за Дон Кихотом, но только в ее подвигах слово «рыцарство» подменялось словом «удовольствие».

– Для чего вы едете в Стамбул, тетя Августа? – спросил я.

– Там будет видно.

Странная мысль неожиданно пришла мне в голову.

– Уж не ищете ли вы мсье Дамбреза?

– Нет, что ты, Генри. Ахилла, скорее всего, уже нет в живых, как и Каррана, – ему теперь было бы под девяносто. А мистер Висконти, бедный мой глупый мистер Висконти, ему тоже уже теперь по меньшей мере восемьдесят пять, это возраст, когда особенно нужно женское участие. Ходили слухи, что он после войны вернулся в Венецию и что его утопили в Большом Канале после драки с гондольером из-за женщины, но мне что-то не верится. Не тот он был человек, чтоб драться из-за женщины. В каких только передрягах он не побывал – и всегда выходил сухим из воды. Какую же долгую я прожила жизнь – прямо как дядя Джо.

Ею снова овладело меланхолическое настроение, и впервые мне пришло в голову, что, быть может, одних георгинов недостаточно, чтобы заполнить досуг человека, ушедшего от дел.

– Я рад, что нашел вас, тетя Августа, – сказал я, поддавшись внезапному порыву.

Она ответила мне поговоркой, в которой была доля вульгарности, совершенно для нее не характерной.

– Есть еще порох в пороховницах, – сказала она и улыбнулась так задорно, бесшабашно и молодо, что я перестал удивляться ревности Вордсворта.

11

Восточный экспресс отходил с Лионского вокзала после полуночи. Мы с тетушкой провели утомительный день – сначала мы ездили в Версаль, который, как это ни удивительно, тетушка видела впервые (дворец ей показался довольно безвкусным).

– Я никуда за пределы города не выезжала, пока существовал мсье Дамбрез, – сказала она. – А до этого, в мой более ранний парижский период, я была слишком занята.

Меня все больше занимала биография тетушки, и мне хотелось выстроить разные отрезки ее жизни в определенной хронологической последовательности.