Путешествия П. А. Кропоткина - [12]

удвоенной энергией разыскивал сведения о крае, куда

направлялся, но найти ничего не мог» Даже у китайских геОграфов не было

никаких сведений о нем. Кропоткин отыскал только китайские

карты очень древнего происхождения, запутанные, с неясными

обозначениями, на которых не были показаны даже водоразделы

между речными системами. Было неизвестно, какие реки куда

текут, куда впадают.

В письме к брату Кропоткин так рассказывал о приготовлениях

к отъезду: «Снарядим караван из 3—4 казаков, лошадей 12, заку-

пим товаров и поедем торговать. Я поеду тоже торговцем, и

сохрани бог подать вид, кто я, — могут не пустить, — знаешь, как

китайцы подозрительны, особенно если узнают, что я военный.

Потихоньку надо будет снять дорогу; для этого, может быть, дадут в

помощь топографа. Командировка, как видишь, в высшей степени

интересна, тем больше, что всякие сведения драгоценны, но нельзя

будет выдать себя, а потому надо быть очень осторожным, а

потому запасусь коробкой товаров, бусоль за пазуху, барометр в

карман— и марш. Одежда простого казака, буду приторговывать...

Вчера меня избрали в члены Сибирского отдела

Географического общества — избрали и ждут великих милостей. Рылся я

сегодня в библиотеке Главного штаба и ничего не нашел об этой

стране».

Кропоткин понимал, что его уже успели оценить как

исследователя, а «великими милостями» называл географические

открытия, которые он мог сделать в Маньчжурии.

«...Но, Саша, гут и поражает меня мое незнание мучительно.

Важно определить строение гор. А как я определю? Я шифера не

отличу от гранита или почти так. Растительность, как я ее опишу?

Срисую? Как?

Да, жалко, а можно бы было многое описать. Вести же

коллекцию невозможно — поймут, что я не казак; тогда и казенной цели

не достигнем. Спасибо, хоть съемку могу сделать, и то с трудом...

Нужен навык. Но это еще самое легкое, а строение гор и

растительность— вот беда...

Вчера помешали кончить. Сегодня я получил «Азию» Риттера

и пять карт этого края, то-есть ни одного лешего туда не носило,

' Бусоль — измерительный прибор с компасом.

ходили с Цурухайтуя на Пекин, но прямо на Айгунь никто не ходил,

и для исследований никто не забрел в этот угол. На картах

китайских все нанесено чрезвычайно нелепо и разнообразно, так что я

не могу составить себе даже приблизительного понятия о том, как

пойду, по каким рекам. Из Цурухайтуя мы выйдем в первых числах

мая; для этого мне придется перебраться в Забайкалье по

последнему льду на Байкале, то-есть в половине апреля, а потому

скоро — прощай Иркутск.

Теперь же придется заниматься преимущественно этим делом.

Надо читать, что есть по крайней мере, о соседних странах».

Почти детский стиль письма и крайнее возбуждение говорят о

душевном настроении молодого географа, о его увлечении.

Новый член Сибирского отдела Географического общества,

двадцатидвухлетний юноша собирался в путешествие с великими

надеждами не только увидеть новый край, но и дать описание

неизвестной страны.

Вскоре он снова пишет брату: «Подготовка к будущей поездке

составляет теперь главное мое занятие. Целые дни, кроме времени

от двух до семи часов, я просиживаю над «Азией» Риттера и

картой. Сведения об этой стране сообщаются только косвенные,

дающие возможность судить о ней по аналогии, и то в таких крупных

чертах, что можно с трудом их предугадать».

Из этого письма виден и самый метод научной работы

Кропоткина. Он находчив и изобретателен. Ему ясно, что, не имея прямых

сведений о северной Маньчжурии, он кое-что может узнать о ней,

познакомившись с соседними странами.

«Я теперь читаю разные разности о Китае, Маньчжурии и

Монголии, — пишет он. — Жизнь идет очень однообразно: утро за

книгами о Монголии, Маньчжурии и т. п. вещах».

«А завтра, тоже с утра, черчение карт по спутанным маршрутам

Ляне и т. п. дрянь», уже с раздражением и досадой добавлял

Кропоткин.

Несмотря на огромное напряжение и усердие, с которыми

готовился молодой географ к своей ответственной экспедиции, часто

труд на поиски затрачивался даром, так как материалов почти не

было. Даже при огромном терпении бесплодность труда утомляла,

настроение снижалось, и он торопился как можно скорее выехать

из Иркутска.

В эти же дни не успел он еще выехать в Маньчжурию, как

получил второе предложение от Корсакова — совершить другую

экспедицию по Маньчжурии, перерезать ее с севера на юг по реке

Сунгари.

Это подняло упавшее было настроение географа, и в апреле он

пишет брату: «Скоро я еду, дней через пять, шесть. Вообрази,

какая здесь недостача в грамотных. Говорили, не поспею ли я

раньше выйти, чтобы взять на себя историческую часть экспедиции,

которая, кажется, пойдет на Сунгари (правый приток Амура)».

Энергия молодого Кропоткина неистощима. Еще не выехав в одну

экспедицию, при этом очень рискованную, он соглашается

отправиться в другую — по реке Сунгари. В ней он будет участвовать

как историограф — так была определена в приказе его должность.

Чтоб выполнить эту задачу, ему тоже надо рыться в архивах,

изучать новые материалы, но о Сунгари их оказалось много в архивах,

и это радует Кропоткина.

К тому же он намеревается еще проплыть по Амуру до его

устьев, до города Николаевска, поскольку ему не удалось в