Путешествия никогда не кончаются - [90]

Джэн и Дэвид приехали на грузовике, я погрузила моих дерзких, отъевшихся за неделю уродов в кузов и доставила их домой — в новый дом, где им предстояло доживать свои дни. Здесь они имели полную возможность бродить на свободе, всячески злоупотреблять любовью и добротой своих хозяев, предаваться безделью, а вступив в пору старческого слабоумия, мечтать о земле обетованной и созерцать, как горб каждого из них становится все больше и больше. Мое прощание с Дуки, Бабом, Зелейкой и Голиафом затянулось на много часов. Я испытывала физическую боль, заставляя себя оторваться от них, и тут же возвращалась назад, утыкалась лбом в их шерстистые спины и твердила, какие они чудесные, умные, преданные и искренние друзья, как я буду скучать по ним. Рик довез меня до Карнарвона — сто миль к северу от «Вудлея», — откуда мне предстояло добраться самолетом до Брисбена, а потом до Нью-Йорка. Путешествие на машине не сохранилось у меня в памяти, помню только, что из моих глаз низвергались неправдоподобно бурные потоки соленой влаги, а я всячески пыталась их скрыть.

В Карнарвоне, в городе, наверное, не больше Алис-Спрингса, на меня обрушился первый мощный удар цивилизации, ввергнувший меня в многомесячное плавание по морям культурной жизни, от чего я, по-моему, больше уже не оправилась. Где ты, Боудикка [44], отважно шествовавшая по пляжам в Хэмлин-Пуле? «Что мне Нью-Йорк, — говорила она, — что мне „Джиогрэфик“, я неодолима». А в Карнарвоне Боудикка спряталась в свою скорлупу, спасаясь от стремительной атаки всех этих странного вида людей, машин, телеграфных столбов, вопросов, шампанского и роскошной еды. Местный судья и его жена пригласили меня на обед, судья открыл огромную бутылку шампанского. В середине обеда мой желудок не выдержал, я тихонько прокралась на улицу и привела в ужасающий вид ни в чем не повинную пожарную машину, а Рик поддерживал мою голову и повторял:

— Ничего, ничего, все образуется.

— Ничего не образуется, какой ужас, — возмущалась я между приступами рвоты, — хочу назад, в пустыню.

Сейчас, когда я мысленно возвращаюсь к своему путешествию, когда пытаюсь отделить факты от вымысла и вспомнить, как я прожила такой-то день, пережила такое-то событие, когда стараюсь вытащить на свет божий глубоко погребенные и безжалостно изуродованные воспоминания, из общего хаоса проступает четкая мысль. Ничего сверхъестественного я не совершила. Пройти по пустыне не опаснее, чем пересечь улицу, доехать на машине до побережья, наесться земляных орехов. Две важные вещи я усвоила благодаря путешествию; каждый обладает таким запасом сил и энергии, каким хочет обладать, и самое трудное в любом начинании — сделать первый шаг, принять решение. Я знала уже тогда, что время от времени буду забывать эти истины и мне придется повторять знакомые слова, утратившие смысл, и вспоминать, что они значат. Я знала уже тогда, что буду бесплодно тосковать об этом путешествии, вместо того чтобы вспомнить, чему оно меня научило. Путешествия, как я когда-то подозревала и в чем сейчас убедилась, не начинаются и не кончаются, они лишь меняют форму.