Путешествия и приключения барона Мюнхгаузена - [6]

Немного порывшись въ ней, я нашелъ небольшой свертокъ шнурка, какой то кусокъ стараго изогнутаго желѣза и, наконецъ, банку съ горохомъ. Все это я дѣлалъ очень осторожно, чтобы врагъ не понялъ моихъ плановъ. Отъ крѣпкаго мороза горохъ сдѣлался совершенно твердымъ, даже обледенѣлъ; недолго думая, я приложилъ его къ своей груди, чтобы дать ему оттаять подъ вліяніемъ теплоты своего тѣла. Затѣмъ привязалъ къ шнурку желѣзо, а къ желѣзу прилѣпилъ оттаявшій горохъ и быстро бросилъ его на землю, оставивъ у себя въ рукахъ кончикъ веревки. Кусокъ желѣза, облѣпленный горохомъ сильно присталъ къ рукояткѣ моего ножа, потому что охладившійся уже отъ холода горохъ примерзъ къ ножу. Мнѣ удалось такимъ остроумнымъ способомъ притянуть къ себѣ на дерево ножъ. Доставши свой ножъ, я быстро сталъ оттачивать кремень, чтобы можно было приступить къ серьезной оборонѣ. Едва я успѣлъ заложить его въ ружье, какъ косолапый Мишка тоже полѣзъ на дерево.

— Поздно, Мишенька, поздно! — подумалъ я.

И дѣйствительно, вѣдь нужно быть только медвѣдемъ, чтобы не воспользоватся удобными, моментомъ!

Я засмѣялся и угостилъ его хорошимъ зарядомъ, послѣ чего онъ, бѣдняжка, потерялъ, не только охоту, но и всякую способность снова когда либо лазить на деревья.

А вотъ еще одинъ случай, о которомъ нельзя не упомянуть. Я былъ еще тогда здоровымъ, крѣпкимъ и во всѣхъ отношеніяхъ ловкимъ человѣкомъ. Охота меня тогда больше всего интересовала, и я могъ безъ отдыха проводить нѣсколько дней подъ рядъ на охотѣ. Одинъ разъ, послѣ такой продолжительной охоты я возвращался съ полной сумкой дичи, но усталость моя дошла до того, что я едва держался на сѣдлѣ. Мой конь тоже еле-еле двигалъ ногами. Скучно было такъ ѣхать, но ничего не подѣлаешь. Отъ усталости я задремалъ въ сѣдлѣ, а мой конь, почуявъ свободу избралъ кратчайшій путь, свернувъ съ большой дороги, прошелъ версты двѣ по узенькой тропинкѣ и… остановился. Я протеръ глаза, посмотрѣлъ вокругъ себя и представьте себѣ мою досаду: мы стояли на краю огромнаго болота! Видно было, что тропинка шла дальше за болотомъ, но какъ туда попасть? Мнѣ припомнилось, что управляющій нѣсколько разъ говорилъ объ этомъ болотѣ. Онъ совѣтовалъ сдѣлать мостъ черезъ него, такъ какъ весною, въ половодье всегда размывало и сносило греблю, служившую подобіемъ моста, но я все откладывалъ починку, и все собирался лично осмотрѣть испорченную плотину. Теперь же мнѣ представился случай осмотрѣть ее, но я охотно отказался бы отъ этого удовольствія и безпрестанно думалъ только объ одномъ, какъ бы скорѣе добратся домой, не возвращаясь назадъ. Я прикрикнулъ и пришпорилъ коня. Онъ взвился на дыбы, рванулся всѣмъ тѣломъ впередъ, и мы повисли въ воздухѣ надъ болотомъ. Въ это время, въ ту же минуту, я вспомнилъ, что конь мой сильно усталъ; такъ какъ въ этотъ день я загналъ съ нимъ около тридцати зайцевъ. Мысль объ устали лошади заставила меня повернуть ее въ воздухѣ и мы очутились опять на томъ же мѣстѣ, съ котораго начали свой бѣшеный прыжокъ. Мнѣ хотѣлось дать разбѣжаться коню; онъ съ разбѣгу бралъ препятствія шаговъ въ двадцать шириною, болото же казалось, во всякомъ случаѣ, не шире двадцати шаговъ. Отъѣхавъ на нѣкоторое разстояніе, я потрепалъ коня сначала по шеѣ, затѣмъ пришпорилъ его и мы взвились на воздухъ.

Однако болото оказалось немного шире двадцати шаговъ, я еще разъ пришпорилъ коня въ воздухѣ, онъ рванулся со всѣхъ силъ вторично, но все таки не допрыгнулъ и недалеко отъ берега мы оба упали въ жидкую грязь. Болото было очень топкое и насъ стало сейчасъ же засасывать. Я почувствовалъ, что уже увязъ почти по поясъ, а коня моего уже не было видно, онъ весь уже загрузъ, только торчали одни уши. Тутъ нужна была немедленная и самая рѣшительная помощь. Я крѣпко сжалъ бока лошади своими бедрами, схватилъ своей рукою за свой собственный чубъ и… представьте, вытащилъ себя съ конемъ вмѣстѣ изъ этого топкаго болота. О, да, у меня тогда была силушка не та, совсѣмъ не та, что теперь!

На другой день я опять поѣхалъ на любимой лошади по своему обширному имѣнію. Дѣла было много и вернуться пришлось совсѣмъ уже поздно. Въ сумерки я замѣтилъ въ паркѣ какого-то звѣря не малыхъ размѣровъ. Сразу я думалъ, что это собака, но быстро въѣхавъ во дворъ, и отдавъ слугѣ лошадь, я направился въ паркъ безъ всякаго оружія полюбопытствовать, кто это расхаживаетъ въ паркѣ. Я пробѣжалъ по одной дорожкѣ, повернулъ на другую, какъ вдругъ встрѣтился съ огромнымъ, да еще голоднымъ волкомъ, онъ разинулъ пасть и, пощелкивая зубами, прямо шелъ ко мнѣ. Я не думалъ бѣжать отъ него, т. к. въ благородной семьѣ Мюнхгаузеновъ еще не было такого случая, чтобы кто-либо бѣжалъ отъ опасности. Волкъ, не долго думая, бросился на меня, но мнѣ удалось мигомъ сунуть въ пасть ему сжатый кулакъ такъ далеко, что отъ боли онъ не могъ даже двигать челюстями. Волкъ остановился и глядѣлъ на меня жадными глазами, надѣясь что я выну руку, и тѣмъ дамъ ему взможность растерзать меня. Я засунулъ руку еще дальше, захватилъ всѣ его внутренности и вывернулъ ихъ черезъ ротъ, точно перчатку на изнанку. Онъ такъ пролежалъ до самаго утра. Дома я никому не разсказывалъ объ этомъ происшествіи. — Что, въ самомъ дѣлѣ, говоритъ о такихъ пустякахъ! Утромъ садовникъ нашелъ вывернутаго на изнанку волка и донесъ объ этомъ графу, а тотъ сразу догадался: