Путешествие за семь порогов - [10]

— Нету трактора. Три избы, понял? Даже лошади нету.

Но Гринька не торопился выходить.

— Топай! — приказал Крапивин.

Замёрзшими губами Гринька еле выговорил:

— В Воробьёве пойду.

— Не думай даже.

— Пойду в Воробьёво.

— Нянчиться тут с тобой! — взорвался Крапивин. — Сказано: топай в Кимжу.

Гринька молча открыл дверцу.

— Стемнеет скоро. Фонарик возьми.

Гринька опустил плоский фонарик в карман.

— Поворот не пропусти! — уже кричал ему вдогонку Саша, стоя на подножке. — Направо будет!

— Ладно, — отмахнулся Гринька.

Поворота он не пропустил. Он постоял на дороге, освещая фонариком тропинку, которая вела к деревне, разглядел рыбацкие шесты, торчащие из снега. И всё. И не пошёл по ней, а мимо. Вскоре мелькнул на берегу и скрылся за деревьями жёлтый маленький огонёк…

У Гриньки гудели усталые ноги. Он понимал, что слишком много берёт на себя. Но свернуть на Кимжу он не мог. Будь что будет: надо выручать Сашу.

Гринька шёл под нависшими скалами, хребты которых подпирали небо, шёл белой равниной, по которой ветер гонял сухую снежную пыль, а рядом, то обгоняя, то отставая, бежал Карат.

Длинная это была ночь, самая длинная в Гринькиной жизни. Не будь Карата, он помер бы, наверно, со страху, когда услышал вой вдалеке. Кто-то выл так отчаянно и так страшно, что Гринька остановился и вряд ли пошёл бы дальше, если бы не спокойствие Карата. Он шёл, а впереди что-то выло и выло с каждым Гринькиным шагом, выло чуть громче и громче. Волосы на голове шевелились от этого неустанного жалобного и свирепого вопля среди ночи.

Гринька остановился в густом тумане, луч фонарика почти не пробивал его. Днём Гринька увидел бы, что идёт по узкой ледовой кромке, у самого берега, а река тут на всю свою небольшую ширину свободна ото льда. Это она ревела и грохотала между камнями, торчавшими из-под воды, как чёрные зубы. Это был первый порог Туроки — Чёрный Бык. Гринька миновал его, но ещё долго слышал медленно затихающий в отдалении рёв.

Рассветало, когда он подошёл к Воробьёву. Большая деревня расположилась на пологом берегу, длинная, в одну улицу. Перед домами стояли знакомые машины.

10

Через двое с половиной суток, миновав бесчисленное множество торосов, островков и больших островов, наледей, трещин и промоин, колонна вышла на берег, на настоящую обкатанную дорогу. Подъём, спуск, подъём — и вот впереди в ранних сумерках замерцали огни.

— Пожар там, что ли? — Гринька показал Саше Крапивину на дымное зарево.

Они въехали в ворота с вывеской «АТУ-1», что обозначало «Автоучасток № 1». Никаких строений не было. Стояли сотни машин, под их радиаторами пылали костры. Гринька спрыгнул в снег, пропитанный соляркой. Несколько человек из колонны подошли к нему, кто-то хлопнул молча по плечу, кто-то нахлобучил ему на лоб шапку. Завхоз Проворов, наклонившись, обдал его запахом табака.

— А ну-ка покажите мне молодца, — послышался голос Нарымского. — Ну-ка, поближе сюда, дай-ка хоть рассмотрю хорошенько. — И, помолчав, спросил: — И что же ты намерен дальше делать? У тебя тут хоть знакомые есть? Или прямо к отцу, на ЛЭП?

— Родня тут, — сказал Гринька.

— Адрес-то хоть знаешь?

Гринька сказал адрес.

— Это недалеко, — сказал Нарымский. — Однако одного не отпущу. Может, Крапивин, доведёте его?

— Ладно.

— Поглядывайте за этим… индейцем. Как бы ещё чего не выкинул. Хоть и выручил он тебя, Саша, и прошагал по морозу ночью, но… за парнем глаз нужен да глаз.

… Светлогорск сиял огнями палаточных окошек. Палатки стояли улицами и наполовину затонули в снегу, обвисли, обросли куржаком. Их круглые трубы дымили. Справа от дороги, в больших ямах пылали чурки и целые брёвна. Строители отогревали землю, чтобы рыть котлованы под фундаменты домов.

В другое время Гринька не упустил бы случая поглазеть. Сейчас, он замечал эти диковины мельком и ни о чём не спрашивал. Во рту у него пересохло, гулко стучало в висках. Он стал бояться, что уснёт на ходу, — такая вдруг нашла на него слабость. Было жарко. Гринька едва успевал смахивать испарину с лица. Саша подошёл к какому-то дому, отворил дверь — Гриньке ударил в глаза электрический свет, запахло извёсткой, заговорили какие-то люди. Гринька не слышал и не понимал о чём. Он съёжился, стараясь не стучать зубами. Опёрся о косяк, но из щели так свирепо, ураганно дуло, что он отшатнулся и стал сползать на пол.

Саша подхватил его на руки. Гринька раскрыл глаза, воспалённые, невидящие, и громко выговорил:

— … Коробкину Егору Матвеевичу… Дяде моему передайте…

Говорил он эти слова уже без памяти.

К ПОСЛЕДНЕМУ ПОРОГУ

1

Гринька очнулся в незнакомой комнате, где было тепло, чисто, пахло деревом, свежестью и ещё чем-то вкусным. Он поднял голову и увидел возле окна два столика и кипы учебников на них. Где же хозяева, почему такая тишина? Он крикнул, чтобы кого-нибудь позвать, но не услышал собственного голоса.

Отворилась дверь, и вошла незнакомая девочка. Увидев, что Гринька смотрит на неё, она удивлённо вытаращила глаза:

— Проснулся?

— Проснулся, — сказал Гринька и на этот раз услышал свой голос. — А ты кто?

— Я — Люська, — сказала она и засмеялась.

Гринька видел Люську только на фотографиях.