Путешествие вокруг света - [21]

Властителем Чили в это время был Фердинанд VII. Администраторы и военные, с которыми мы попутно столкнулись, напомнили мне Кобленц в 1792 году^{100}, книга моего детства лежала передо мной раскрытой и понятной. Я увидел, как уже немолодой офицер в порыве непритворной преданности и обожания опустился на пол перед изображением монарха, которое нам показывал губернатор, и со слезами умиления лобызал ноги на портрете. В этом поступке, могущем многим показаться странным, проявились не что иное, как самоотверженность и преданность идее, будь она даже пустой игрой ума. В нем нашло свое выражение то высокое и прекрасное, что принесла людям эпоха политической борьбы. Но оборотной стороной медали стало торжество высокомерия, жестокости, животного удовлетворения жажды мщения. «Vae victis!» («Горе побежденным!»)^{101}. Вот еще пример. На балу, который губернатор дал в нашу честь, я наблюдал, как его сын, невоспитанный мальчишка лет 13–14, пинал ногами укутанных в мантильи женщин, по местному обычаю присутствовавших на балу в качестве зрительниц; он плевал в них и оскорблял лишь потому, что они патриотки. Поведение мальчишки было в порядке вещей. На не эмигрировавших, не высланных, не заключенных в тюрьмы патриотов или на подозреваемых, а также на членов их семей возлагаются, как на бесправных и угнетенных, все тяготы — поставки, транспортная повинность, постой. Действует формула: «Это — патриоты!».

С последними всемирно-историческими событиями^{102} здесь уже были знакомы. Честь их приписывалась исключительно русскому оружию, что проявлялось и в отношении к нам. Само собой разумеется, дружественному флагу и капитану судна, на котором он развевался, были оказаны всевозможные почести; но и в них испанцы не знали ни меры, ни такта; меня удивляло столь странное отношение высших властей провинции к молодому лейтенанту русского военно-морского флота.

Комендант Талькауано подполковник дон Мигуэль де Ривас тотчас же прибыл на борт «Рюрика» и пригласил нас вечером к себе. В Консепсьон был срочно направлен посланец, и вскоре появился адъютант губернатора-интенданта дона Мигуэля Мария де Атеро, а на следуюшее утро прибыл и он сам, дабы нанести лейтенанту Коцебу первый визит на борту корабля. Поскольку, с одной стороны, мы должны были салютовать испанскому флагу, а с другой — губернатору, возникло недоразумение относительно числа залпов для приветствия флага. По этому поводу начались переговоры с испанцами, и те поспешили пойти на уступки. Капитану на борт корабля была прислана почетная охрана из пяти человек и письмо, слова которого звучали по-испански весьма высокопарно и гордо, в то время как смысл был почти пресмыкательский. Перед отведенным капитану домом, где он разместил обсерваторию и с 16 февраля поселился вместе со мной, единственным из всего экипажа, был выставлен почетный караул.

Однако должен представить вам и военных. Вместо подробного описания достаточно сперва рассказать анекдот. Капитан искусно разместил коменданта и его офицеров за нашим плотно заселенным столом. Мы были хозяевами, они — нашими ежедневными гостями, которые очень редко заставляли себя ждать. Комендант дон Мигуэль де Ривас — мы называли его просто Фрондосо, потому что он очень любил напевать: «Nello frondoso d’un verde prado»[5], — не был приверженцем какой-либо политической партии, а был хорошим, веселым человеком, ставшим нашим преданным другом. Однажды, после того как убрали со стола, он хотел выйти из комнаты под руку с капитаном. Его телохранитель решил соснуть после обеда и устроился на пороге за дверью. Любопытно было, как поведет себя Фрондосо. Он подошел к спящему, посмотрел на него, добродушно улыбаясь, а затем осторожно и легко перешагнул и подал руку капитану, приглашая его выйти на улицу таким же способом, не нарушив покоя солдата.

Мы договорились с доном Мигуэлем де Ривасом отправиться 19 февраля в Консепсьон к губернатору с ответным визитом. Однако последний просил капитана отложить его до 25-го, чтобы он мог достойно подготовиться к приему почетных гостей. Порешили на том, что 19-го мы посетим губернатора с дружеским визитом, а 25-го он примет русского капитана с подобающими тому официальными почестями.

Тем временем дон Мигуэль де Ривас вновь пригласил нас на приятный вечерний прием и на бал. В Консепсьоне мы познакомились с первыми людьми провинции: епископом, превосходившим остальных тонким образованием и ученостью; доном Франциско де Ринесом, губернатором Вальдивии; доном Мартином ла Пласа де лос Рейесом и его семью очаровательными дочерями и другими. Я навестил достойного старого миссионера патера Альдая. Он много и охотно рассказывал о красноречивых арауканцах и подготовил меня к тому истинному наслаждению, которое мне предстояло испытать при чтении «Гражданской истории Чили» Молины^{103}. Не думаю, что это произведение переведено на немецкий язык, но оно подобно творениям Гомера. Книга повествует о людях, находившихся примерно на том же этапе истории, и об их деяниях, достойных героического времени.

25 февраля при въезде в резиденцию нас приветствовали семью пушечными залпами. Губернатор дал в нашу честь торжественный обед, а вечером устроил блестящий бал. На ночь, как и в первый раз, нас разместили по квартирам, потому что дворец, резиденция губернатора, не был предназначен для иностранных гостей. Стол был богато сервирован, в избытке подавали мороженое.