Путешествие вокруг моего черепа - [69]

Ноэми, милая норвежская родственница, что же поведать тебе о моей южной родине, пощадив твои иллюзии, ведь ты столько мечтала о ней, слушая вечерами по радио цыганские песни!

Кое-что ты слышала дома и о нашей жизни, и обо мне, а последние мои злоключения, следы которых еще нетрудно заметить, тебе хорошо известны.

Ноэми, милая моя норвежская родственница, ты спрашиваешь меня, счастлив и горд ли я сейчас, возродясь заново и получив возможность заново начать жизнь в Ханаане, где я скопил свои драгоценности. Или, может, я ощущаю себя искалеченным и разбитым, как человек, потерпевший кораблекрушение и выброшенный на берег добросердечной волною, даровавшей ему в качестве милостыни остаток дней?

Как бы я себя ни чувствовал, я благодарен тебе за участие, милая Ноэми. Ведь я заслужил его в обоих случаях. Будь я бодр и уверен, я не был бы счастлив, – поверь мне! – однако не думай, будто меня сделало бы несчастным сознание того, что я потерпел кораблекрушение.

Возможно, я и впрямь потерпел его, но стокгольмские события тут ни при чем. Катастрофа произошла со мной, с нами гораздо раньше…

Ты удивлена… Да, удивлены мы оба. Ты поражаешься спокойствию, с каким я признаю себя потерпевшим кораблекрушение, признаю именно сейчас, когда мне удалось спастись… но ведь я не проклинаю судьбу, окидывая взглядом пустынный остров и зная, что для меня он – необитаемый и бесприютный… Я же в свою очередь удивляюсь… но чему?., прости, дай мне собраться с мыслями, они у меня пока еще рассеянны, да это и понятно, суровые волны сотрясли меня основательно.

Ага, вспомнил-таки!.. Ты, милая Ноэми, мнила узреть гордый корабль, который прорезает легкую ткань облаков своими вздутыми парусами, представляла в своем воображении изумрудно-зеленую фигурку святого на носу корабля. А вместо этого услыхала, как жалобно скрипит он под порывами штормового ветра, увидала, как тонут в бурных волнах его мачты, как торопится он укрыться от бури в надежной гавани… Все верно. Увиденное тобою суденышко это и был наш, мой корабль, и я не отрицаю, что с полными трюмами сокровищ он достиг цели. Но где была эта цель, на каком из мысов доброй надежды? Ведь предполагалось выменять на груды золота и алмазов тот драгоценный груз, с которым я, беззаботный лихой купец, отправился в путь на этом корабле – сам себе рулевой, сам себе капитан.

С этой надеждой покончено, лишился ценности весь дорогостоящий скарб – яркие стеклянные бусы, пуговицы, побрякушки, пахучее розовое масло, пестрые безделушки, – весь тот обменный товар, благодаря которому я мог бы обогатиться, доберись мы до Африки… И похоже на то, что покончено навеки… кроме того, ты права, Ноэми, остров этот для меня и впрямь…

Тебя удивляет, что я все же бодр и весел?

Видишь ли, Ноэми, на то есть своя причина: та земля или, если угодно, та часть света, откуда отчалил корабль и куда с неутолимой жаждой ты рвешься в своих мечтах, уже давно не Ханаан… Хотя на той земле живут многие миллионы людей, богатых и бедных, а природа там щедра, леса и поля, горы и долины не скупясь раздают свои сокровища… И все же… с некоторых пор не только я один, но, наверное, все мы чувствуем, что корабль этот, влекомый волнами над бушующим в глубине огненным морем, столь же ненадежен, как и сама огненная стихия… что каждый прожитый – пусть даже в богатстве и изобилии – момент не есть благотворный дар свыше… Знаешь, что я тебе скажу?… Еще там, на родном берегу, я в глубине души чувствовал, что все мы живем на гигантском острове Робинзона (должно быть, оттого и доверился я волнам). Живем каждый сам по себе покинутый и каждый в одиночку. И забота наша не в том, достигнет ли нагруженный богатствами корабль вожделенного берега. Смилостивится ли над нами морская стихия, подбросит ли уцелевшую от разбитого корабля доску, дабы мы могли за нее ухватиться? Знай же, Ноэми, дочь исконного племени мореходов: там, на суше, произошло моретрясение, даже если его ощутил и заметил не каждый; корабль честолюбивых надежд давно затонул, а те, кто воображал, будто судно все еще плывет, рассекая волны, – давно мертвы, покоятся на дне морском, так и оставшись сидеть на бархатном диване кают-компании, с выражением тупого самодовольства в остекленевших глазах.

Но я, как видишь, не погиб, разбитый корабль не утянул меня с собой в пучину, и предположения мои оправдались: дарованные мне дни будут направлены не на то, чтобы урвать у жизни побольше, а на терпеливое ожидание той малости, с какою можно начать жизнь заново. Я и прежде ходил по свету, как надлежит Робинзону ходить по острову, куда его вынесло равнодушной волною после того, как затонул под ним корабль Понимания, Сочувствия, корабль, добротно сколоченный вдохновенными, милостию божиею плотниками в середине прошлого столетия, а может, и ранее того – усилиями некоего человека отец которого также был плотником. И я воспринимал как дар всякий хлам и мусор, прибитый к берегу бурными волнами, жалкие останки некогда горделивого корабля? Во всем привык я видеть ценность подаяния, привык не жалеть о том, чего не имеешь, довольствоваться минимумом, не помышлять о максимуме, принимать от должника своего тысячную толику, отказываясь от остальной части долга, привык радоваться, если мой заимодавец требовал лишь фунт живого мяса и драл с меня лишь одну шкуру в уплату за пустячный долг.