Путешествие в Ур Халдейский - [33]

По дороге в «Кувшин», находясь на углу улиц Яффо и Мелисанды и минуя кафе «Гат», Срулик по привычке заглянул внутрь. Ориты там не было, Гавриэля Луриа тоже. Гавриэль теперь занят подготовкой к поездке в Париж. Ведь он записался на курс медицины в Парижский университет и сейчас наверняка читает книгу по анатомии или совершенствует свое знание французского языка. Что делает в этот момент Орита — знать невозможно. В уголке кафе «Гат» сидел себе Булус-эфенди и покуривал кальян с обычной своей безмятежностью, той самой арабской безмятежностью, которая является следствием естественной, а не деятельной жизни, безмятежностью домашнего кота, дремлющего в сытости и безопасности в своем углу. Гордон, начальник полицейского отделения Махане Иегуда, стоял у стойки, показывал хозяину кафе Йосефу Швили снимки собственного изготовления и тоже был погружен в безмятежность и излучал ее. Хотя жизнь англичанина, в отличие от жизни араба, была деятельной и полной приключений (в последние двадцать лет он успел послужить в самых отдаленных уголках империи — от Суэца до Гонконга), но и эта деятельность была размеренной, а не торопливой и суматошной, отягченной муками полной противоречий души. При виде Срулика, остановившегося при входе, Гордон радушно улыбнулся и воскликнул:

— Хэлло, Исраэль, входите! Я угощаю вас виски с содовой, а вы тем временем посмотрите несколько карточек, которые я снял в Вади Кельт и в Иерихоне.

— Большое спасибо. Я бы весьма охотно остался здесь и выпил с вами стаканчик, но я спешу, — сказал Срулик и ощутил тонкое наслаждение, разлившееся в нем при слове «Иерихон», разбавившее привкус горечи и смягчившее жжение злости.

Он подался вперед, различил троих сидевших возле зеркала, тянущегося во всю длину внутренней стены, и добавил:

— В сущности, я с удовольствием посмотрю снимки. У меня есть еще четверть часа до встречи в кафе «Кувшин».

— Отчего же вы не назначите встречу здесь? — спросил Гордон в тот самый момент, когда Срулик подумал, что должен был предложить Берлу встретиться здесь.

— Там, в кафе «Кувшин», — добавил Гордон, — не умеют подавать напитки. У них вообще нет бармена, да и в других кафе они не многого стоят — один другого хуже. Единственный на весь город бармен, заслуживающий этого звания, — это Джозеф.

Иосеф Швили с удовольствием и с сознанием собственной ценности подкрутил усы. Лучшие годы он посвятил науке розлива, воспринятой им от величайшего мастера коктейлей между Персидским и Гонконгским заливами, самого Малютки Джона — главного виночерпия на флагмане британского флота в Индийском океане. Пятнадцать лет бороздил он волны Индийского океана и обучался у Малютки Джона, пока не появился в Иерусалиме и не открыл это кафе. И кто же в этом городе способен потягаться с ним? Все великие мира сего: секретарь правительства, судьи, армейское командование и консулы недаром все они его клиенты. Всякий, кто понимает, что такое «стаканчик», шагу не ступит в любое другое место в этом городе.

— Да, да, вы правы. Это хорошее место, — сказал Срулик, для которого это место было хорошим не благодаря барменскому искусству Джозефа, но вопреки его напиткам, вопреки тошнотворному запаху алкогольных паров, вечно вьющихся над стойкой.

Когда Гордон протянул ему снимок Тель-Иерихо, Срулик улыбнулся пришедшей ему на ум мысли, что если бы его попросили назвать сейчас один из прекраснейших моментов его жизни, он должен был бы со всей откровенностью ответить: «Сейчас я не могу припомнить более прекрасной минуты в моей жизни, чем та, когда я впервые вошел в кафе „Гат“». Тогда он впервые в жизни разговаривал с Оритой, и она предложила ему прогулку в Иерихон в машине ее отца, которая случайно была свободна в тот день. Прогулка не состоялась, потому что шофер Дауд ибн Махмуд явился через полчаса без машины, сломавшейся по дороге к кафе и требовавшей отправки в гараж. Отмененная прогулка сама по себе не особенно его расстроила, потому что он так или иначе не мог ехать в тот день (хотя нет сомнения, что если бы машина не сломалась, то он бросил бы все и отправился бы на ней в Иерихон с Оритой и ее сестрой Яэлью), в то же время внезапно сбылся сон, казавшийся слишком прекрасным, чтобы сбыться, и именно благодаря самому Иосефу Швили, который подсадил его к столику судейских дочек. С детства многие вещи существовали для него в качестве идеалов, грез, которые вряд ли осуществятся, и то, что, как он знал, не свалится к нему с неба, например игрушки, он старался сделать собственными силами. Уже тогда он понимал, что игрушки в витрине на улице Яффо (в магазине около кафе «Кувшин», куда он должен прийти через четверть часа) достанутся не ему, потому что у папы нет денег на их покупку.

— Ой, папа, смотри, какой красивый аэроплан! — восклицал он, полный восторга при виде выставленного в витрине чудесного посеребренного аэроплана, совершенного во всех деталях, начиная с резиновых шин и кончая шлемом на голове пилота, улыбающегося из-под усов в своей кабине.

И папа грустно улыбался и говорил:

— Да, красивый аэроплан. Хорошая, чистая работа.

Ведь и он всей душой хотел купить этот аэроплан в подарок сыну, да только у него не было на это денег. И Срулик больше об этом не говорил и не просил, очень хорошо чувствуя, что его просьбы только огорчат отца, отнюдь не сделав аэроплан ближе. Наоборот, он тянул отца от витрины: