Путешествие в Россию - [17]

теперь хотят наверстать упущенное.

Писанина очень досаждает иностранцам, особенно военным, которые куда больше привыкли к шпаге, нежели к перу. К этому нужно относиться с хладнокровием. И число тех, кому хладнокровие потребно, невероятно велико.

В армии иностранных офицеров, особенно немцев, тысячи и тысячи. Среди такого множества особо выделяются четверо. Это Левендаль, Кейт, Ласси[231] и Миних; двое последних теперь предводительствуют победоносными русскими войсками.

Левендаль — человек тончайшего ума, искусный собеседник, говорящий на всех языках, знающий все дворы и все армии Европы, отважный воин и, как говорится, ловец фортуны.

Кейт — человек в высшей степени рассудительный; мягким обхождением он добился от русских офицеров большего подчинения, чем иной может достичь суровостью; в боевых походах он не пренебрегает науками и к практике войны умеет приложить теорию, самую обоснованную и глубокую.

Ласси, поседевший в баталиях, видел, еще служа Петру, как восходит слава России; он никогда не ввязывался в государственные интриги и умел подчиниться любому, кто бывал назначен в командующие. Говорят, что в битве при Полтаве он спросил у царя, следует ли придержать огонь, пока шведы не подойдут совсем близко, или открыть его на обычной дистанции. Такой вопрос поначалу удивил царя, но, поняв смысл маневра, он ответил, что огонь надо бы придержать, — и это явилось одной из предпосылок победы. Позже под началом Ласси русские вышли к Рейну в составе армии принца Евгения. [232] Очень быстро этих двух людей связала тесная дружба; когда же русские и немцы увидели, что их командиры, вообще-то крайне немногословные, подолгу беседуют друг с другом, то между солдат прошла молва, будто эти двое, стоит им встретиться, превращаются в заядлых говорунов. Ласси слывет за командира, не проливающего лишней крови, он терпеливо ждет подходящего случая, и солдаты его величают отцом, батькой.

Совсем другого рода полководцем является Миних, который, как полагают, более предприимчив, нежели того требует воинский долг, и кровь проливает щедро. Солдаты его скорее боятся, нежели любят. Когда он узнал, что французы высадились в Данциге,[233] то сказал: вот и хорошо, в России как раз некому работать на рудниках. Военному человеку такая заносчивость вполне к лицу, и от полководца она переходит в войска. Движимый честолюбием, он желал бы быть первейшим человеком в империи; впрочем, его жалуют вполне по заслугам. Россия многим ему обязана, и в числе прочего — учреждением Кадетского корпуса.[234] В корпусе этом состоит триста дворянских юношей, разделенных на несколько классов, а точнее, на несколько рот. Их обучают языкам, верховой езде, танцам, фехтованию, фортификации — то есть и светскому обхождению, и военному искусству. Их обычными академическими занятиями является строительство на Неве полигонов и маленьких крепостей изо льда: одни их берут приступом, другие обороняют; так научаются они приносить пользу империи, которая теперь их кормит и воспитывает. Этот корпус есть самая настоящая военная семинария. Он размещен во дворце Меншикова,[235] нашедшем лучшее применение, чем просто свидетельствовать нации о том, в какой роскоши жил царский фаворит. Опять-таки графу Миниху обязан Петербург легкостью подвоза провианта, или, так сказать, хлеба насущного. Дело в том, что этот большой город, население которого доходит до ста двадцати тысяч человек,[236] окружен обширнейшими болотами и лесами, они на четыреста с чем-то миль простираются до самой Москвы. Наибольшую часть нужных для пропитания припасов Петербург берет из деревень, раскинувшихся по берегам Волхова, да из Новгородского края, где земля к человеку благосклоннее. Зимою, когда все замерзает, санные обозы без всяких трудностей добираются до Петербурга по Ладожскому озеру и потом по Неве, подвозя все, что городу нужно. Летом, однако, барки таким путем ходить не могут, им мешают сильные западные ветры и шторма, часто бушующие на озере. Отсюда происходила нехватка провианта и даже голод; в пору, когда царь Петр этот город отстраивал, в нем погибло добрых сто тысяч душ, и все из-за недостатка съестных припасов.[237] Этот изъян Миних ликвидировал, закончив канал, идущий вдоль берегов Ладожского озера. Канал был начат еще царем; он соединяет Волхов и Неву.[238] Теперь через него груженые суда проходят летом так же регулярно, как и санные обозы зимой. И Миних вполне заслужил, чтобы и его прославили надписью, подобной той, которую можно прочесть на парижских воротах: «Abundantia рагta».[239]

Да пошлет Вам Бог, милорд, легкую Вашу трапезу из пудинга и молока, которое изобильно поставляет Вам Ваша усадьба в Сент-Джеймсе; ближайшей почтой ждите ответа на дальнейшие вопросы, содержащиеся в любезном Вашем письме.

Письмо 6 13 июля 1739 г. С.-Петербург

Ему же.

Петербург, 13 июля 1739 г.

Тут на днях я слышал, не помню от кого, что Россию можно представить в виде огромного белого медведя, задние лапы которого упираются в берег Северного Ледовитого океана, хвост погружен в воду, нос протянут к югу — к Турции и Персии, а передние лапы широко раскинуты и на восток, и на запад. Этого медведя великие люди севера — Оксеншерна и Фридрих Вильгельм, курфюрст бранденбургский