Путешествие в Индию - [2]

Небо здесь определяет все — не только климат и времена года, но и срок, когда земля становится прекрасной. Сама по себе земля мало на что способна — разве что выбросить из-под поверхности жалкую поросль цветов. Но когда угодно небу, благодать проливается даже на базары Чандрапура, а порой это благословение разливается от горизонта до горизонта. Небо способно на это, ибо оно сильно и огромно. Небо черпает свою силу у солнца, ежедневно напитываясь его мощью и рассыпая ее над поверженной внизу землей. Покатость земли не нарушается здесь ни горами, ни их отрогами. Лига за лигой расстилается абсолютно плоская равнина — лишь иногда она приподнимается, а потом снова бессильно опускается и становится плоской. И только на юге, где из-под земли вздымаются сжатые кулаки и растопыренные пальцы, эта бесконечная равнина прерывается. Эти кулаки и пальцы называют здесь Марабарскими холмами, в недрах которых прячутся необычные пещеры.

II

Соскочив с велосипеда, упавшего на землю, прежде чем его успел подхватить подбежавший слуга, молодой человек взбежал на веранду. Он был весел и оживлен.

— Хамидулла, Хамидулла, я не опоздал? — воскликнул он.

— Можешь не извиняться, — откликнулся хозяин. — Ты всегда опаздываешь.

— Будь так любезен, ответь все же на мой вопрос. Я не опоздал? Махмуд Али уже все съел? Если да, то я отправлюсь куда-нибудь еще. Господин Махмуд Али, как вы себя чувствуете?

— Спасибо, доктор Азиз. Я умираю.

— Умираете, не дождавшись обеда? Бедный, бедный Махмуд Али!

— Между прочим, Хамидулла уже умер. Он испустил дух в тот момент, когда ты подъехал к дому на своем велосипеде.

— Да, да, он прав, — подтвердил хозяин. — Представь себе, мы оба приветствуем тебя из иного, счастливого мира.

— Есть ли в этом лучшем из миров такая восхитительная вещь, как кальян?

— Азиз, перестань болтать, мы с Махмудом ведем очень печальный разговор.

По привычке хозяина дома кальян был набит слишком туго, и пузырьки в колбе образовывались довольно лениво. Азиз слегка ослабил уплотнитель. Разогретый табачный дым наконец вырвался на волю, заполнил легкие и ноздри Азиза, смывая прочь застрявший там запах горящего навоза, которым Азиз надышался, проезжая по базару. Вкус смеси был просто восхитительным. Азиз с удовольствием откинулся на подушки, погрузившись в транс, но не теряя головы. Разговор двух друзей не показался ему слишком печальным — они обсуждали вопрос о том, можно или нельзя дружить с англичанином. Махмуд Али утверждал, что нельзя, Хамидулла возражал, но с такими оговорками, что никаких трений между ними не возникало. На самом деле как это прекрасно: полулежать на диване на просторной веранде, созерцать восход луны, слышать, как в доме возятся готовящие обед слуги, и ни о чем не волноваться, забыв обо всех невзгодах и неприятностях.

— Вспомни, что произошло со мной сегодня утром.

— Я лишь утверждаю, что в Англии это возможно, — ответил Хамидулла, который был в Англии очень давно, еще до больших волнений, и его сердечно приняли в Кембридже.

— Но это невозможно здесь. Азиз! Сегодня в суде меня снова оскорбил тот сопливый мальчишка. Я его не виню. Ему сказали, что он должен меня оскорбить. Первое время он вел себя абсолютно нормально, был очень милым мальчиком, а потом попал под влияние остальных.

— Да, у них здесь нет выбора, такова моя точка зрения. Они искренне хотят быть джентльменами, но им сразу говорят, что из этого не выйдет ничего хорошего. Посмотри на Лесли, посмотри на Блэкистона. Теперь вот этот мальчишка. Филдинг будет следующим. Знаешь, я хорошо помню, каким сначала был Тертон. Друзья, вы мне не поверите, но было время, когда Тертон возил меня в своем экипаже! Да-да, когда-то мы были близкими друзьями. Он даже показал мне свою коллекцию марок.

— А теперь он подумает, что ты ее украдешь. Тертон! Вот увидите: этот сопляк будет во сто крат хуже Тертона!

— Я так не думаю. Они все становятся здесь одинаковыми — не хуже и не лучше. Каждому англичанину я даю два года — будь то Тертон или Бертон. Вся разница в одной букве. Каждой англичанке я даю и того меньше — полгода. Все они одинаковы. Вы со мной не согласны?

— Я не согласен, — ответил Махмуд Али, рассмеявшись невеселым смехом и ощущая боль и удовольствие от каждого произнесенного здесь слова. — Что касается меня, то я нахожу массу различий между нашими господами. Сопляк мямлит, Тертон все говорит прямо в лицо, миссис Тертон берет взятки. Миссис Сопляк взяток не берет, потому что ее пока не существует в природе.

— Взятки?

— Ты что, не знал, что когда они давали деньги на строительство канала через Центральную Индию, некий раджа подарил ей швейную машинку из чистого золота, чтобы вода потекла через его княжество?

— И она потекла?

— Нет, в этих делах миссис Тертон — великая мастерица. Когда мы, нищие черномазые, берем взятку, мы ее честно отрабатываем, но при этом нарушаем закон. Англичане же берут, но ничего не делают. Я восхищаюсь ими.

— Мы все ими восхищаемся. Азиз, передай мне, пожалуйста, кальян.

— Нет-нет, еще немного удовольствия, он так хорошо раскурился.

— Ты очень эгоистичный мальчик. — Он резко повысил голос и потребовал подавать обед. Слуги в ответ прокричали, что обед готов. Они имели в виду, что изо всех сил стараются, чтобы он был готов. Все их поняли, и никто не сдвинулся с места. Потом Хамидулла снова заговорил — совершенно иным тоном и с иными чувствами: