Путешествие в Икарию - [39]

— Но, — ответил я, — убийства, дуэли и самоубийства могли бы совершаться и в силу других причин, например из любви или ревности.

— Наше воспитание, — опять ответил Вальмор, — делает из нас людей и учит нас уважать права и волю других, следовать во всем советам разума и справедливости. Икарийцы почти все философы, и они с детства умеют укрощать свои страсти.

— Вы видите, следовательно, — сказал Динар, — что общность одним ударом уничтожает и предупреждает воровство и воров, преступления и преступников, и мы не имеем поэтому нужды ни в трибуналах, ни в тюрьмах, ни в уголовных карах.

— Простите меня, милостивый государь, — вскричала Корилла строгим тоном, приближаясь к нам, — имеются воровство и преступления, воры и преступники, нужны трибуналы, чтобы их судить, и кары, чтобы их наказывать. И я, отнюдь не профессор истории, сейчас докажу это вам самым неопровержимым образом. Слушайте вы все! [Все дети подбежали к ней.] Я за полчаса успела уже охрипнуть, распевая, чтобы заслужить аплодисменты этих господ, а они не только лишают меня аплодисментов, которых я заслуживаю, но их болтовня мешает другим мне аплодировать. Вы, следовательно, воры [ «браво!»]. Больше того, — и это преступление еще ужаснее, — сейчас будет петь Динаиза, а эти господа продолжают трещать, чтобы мешать нам слушать ее! Они хотят принудить нас слушать их, точно они находятся на кафедре, ораторствуя о республике и общности! Вы, следовательно, смутьяны, захватчики [ «браво!»], и я обвиняю вас пред августейшим трибуналом, который заседает здесь [ «браво, браво!»], и призываю против вас всю строгость правосудия и законов [продолжительные аплодисменты]. Или, скорее, так как я опасаюсь, что могут подкупить недобросовестных судей [ропот], я вас хочу осудить сама, чтобы быть уверенной, что приговор будет справедлив [взрыв смеха]. Я вас поэтому объявляю виновными, уличенными в ужасном преступлении: в оскорблении музыки, и в наказание изгоняю вас из общности [ропот] или, вернее (так как сочувственные замечания, которые я слышу, предупреждают меня, что я хотела наказать невиновных вместе с виновными), я осуждаю вас обоих, солидарно и сообща, сначала слушать соловья, который будет петь, а затем самим выступить соловьями [повторное «браво!»].

— Суровые исполнители закона, — сказала она детям, — привести в исполнение приговор! Сперва установите тишину, а затем вы заставите осужденных петь.

Мадемуазель Динаиза пела, смущаясь и неуверенно, но таким божественным голосом, который вызвал аплодисменты, а у меня — почти слезы.

— А теперь, — сказала Корилла, — очередь за соловьем старшим [все дети подбежали к нему и, ухватившись за него ручками, тащили или толкали его]. И пусть он поет хорошо, или иначе ему грозит музыкальная юстиция!

— Сумасбродка, сумасбродка, — сказал Динар.

— Да, пусть сумасбродка, но вы, господин мрачный философ, имейте мудрость подчиняться время от времени сумасбродству.

Я тоже был принужден петь, сначала с Кориллой, а затем с мадемуазель Динаизой.

— А теперь, — сказала Корилла, — я буду присуждать призы и сделаю это со всем присущим мне беспристрастием. Внимание!

Ученый и красноречивый профессор пел, как простуженный соловей [взрыв смеха]; великий ученик коммунизма пел с Динаизой, как лиса, попавшая в западню [новый, еще более бурный взрыв смеха], а Динаиза пела, как испуганный соловей [продолжительный смех].

Что касается меня, Кориллы, то где безумец, который осмелился бы отрицать, что я богиня или королева пения? Я поэтому ожидаю аплодисментов такой просвещенной аудитории [гром аплодисментов] и приказываю, чтобы сейчас же были выданы прекрасные пирожки, которые приготовила Динаиза [да, да, да!], и все вкусные вещи, которые, как я видела, приготовлены, чтобы эти прекрасные певцы, отличающиеся в искусстве… красть лакомства… имели удовольствие… видеть, как мы будем их поедать [смех и «браво!»].

Вечер прошел восхитительно, в играх и смехе. Корилла просила у меня извинения за свои шалости таким тоном, который продолжал еще чаровать мой слух после того, как я уже долго не слышал ее голоса, и я провел ночь в чарующих снах: как маленькая птичка, прыгал я с цветка на цветок, преследуемый роем молодых девушек, избегая со страхом мадемуазель Динаизы и позволяя приблизиться ко мне Корилле, чтобы счастливо ускользнуть от нее как раз тогда, когда ее руки собирались меня поймать.

Глава двенадцатая Труд Промышленность

— Люблю ли я ее? — проснувшись, спросил я себя со страхом. — Люблю ли я ее? Ведь я слышу еще голос консула в Камирисе, рекомендующего мне нерушимое почтение к икарийским девушкам, ведь я слышу в особенности голос почтенного деда, доверяющего своих детей моей чести? Люблю ли ее я, почти связанный словом по отношению к прекрасной мисс Генриетте и желающий выполнить свое обязательство? Люблю ли я ее? Посмотрим, исследуем…

И я вышел, чтобы захватить Вальмора, который должен был повести меня в мастерскую для обработки камня.

— Находишь ли ты ее прекрасной, остроумной, любезной, очаровательной? — говорил я себе на ходу.

— Да.

— Не испытываешь ли ты удовольствия, любуясь ее волосами, глазами, ртом, зубами, руками, ногами?