Путешествие в Эдем - [5]

Или прямо на шоссейной дороге, где советская танковая колонна догоняла мирную колонну местных жителей, убегающую от ужаса той «свободы», которую триумфально несла нацистской Германии непобедимая Красная Армия… В кругу рабочей молодёжи эти рассказы не вызывали сколько-нибудь заметного отторжения… Совсем напротив, молодёжь, в основной своей массе, скорее сочувствовала и радовалась за того счастливчика, на чью долю однажды выпала такая боевая свобода безнаказанности в ни чем неограниченной власти над другим человеком…

Теперь я знаю, кто именно претендует на звание ключевого советского архетипа — товарищ Андрей Романович Чикатило, Alter Ego и сокровенный внутренний герой собственного скромного общественного «я» всякого «положительного советского человека»…

В Монголии, ещё со времён Чингисхана, существовал довольно интересный обычай — варить живьём своих пленников в котлах, предназначенных для варки баранов целиком, и затем коллективно пировать, запивая их кумысом. Скажите, разве это не самый настоящий советский Праздник Победы, каковым он должен быть изначально?..

Этот ордынский обычай, прямо скажем — малосимпатичный. Но, он почему-то совсем не накладывает той негативной печати на здоровое отношение к современным потомкам монгольского народа, каковая, естественным образом, возникает, когда анализируешь послереволюционный период жизни и вновь приобретённые обычаи того народа, который до сих пор упрямо именует себя «русским»…

Понятно, что в языческий период своего исторического становления наши предки поднялись из такого зловонного гумоза, о предпочтительности сравнительных парфюмерных качеств которого нам всем просто неприлично и глупо сегодня спорить. Но, нравственное падение русского народа, довольно справедливо ранее именовавшегося «христианским» (при сравнении с иными индо-европейскими народами), — падение в самую зловонную бездну неоязычества произошло уже в период «новейшей истории» — практически в историческое одночасье…

Измена и предательство — это прежде всего измена и предательство лучшему в себе. Для народа христианского, это прежде всего измена своему чаемому христианскому Богоподобию. Хуже всего, что это не какое-то «разовое предательство», случившееся давно — «сто лет назад», — это ежедневное и непрерывное предательство самого себя, стремящееся к своей максимальной актуализации во времени и пространстве.

Это нравственная раковая опухоль, имя которой «советизм», проявляющий себя иногда почти «по-христиански» как «естественная» приязнь к своим «советским предкам» и их «достижениям» — болезнь, которая уморит всех нас гораздо раньше, чем нам придёт в голову, как-то всерьёз с ней бороться…

Где-то на рубеже шести лет у меня наступил некий своеобразный кризис «старшего дошкольного возраста». Я начинал задыхаться от того, что просто продолжал дышать тем же самым воздухом, в котором был рождён…

Наш дом стоял почти у самого леса. Достаточно было перейти дорогу, чтобы по утоптанной тропинке, огибающей сараи и сеновалы, попасть в настоящий сосновый бор. Деревья тёмной стеной высились над строениями противоположной стороны улицы и с давних пор смущали мой ум.

В детстве я хорошо знал, что если долго идти по этому лесу, то попадёшь в степь; когда кончится степь, начнётся пустыня; а там — за горами и морями лежит совершенно очаровательная страна Африка.

Африка — это «Эдем» моего детства. Учёные, кстати, полагают, что мы все — родом оттуда…

Однажды, в шестилетнем возрасте я решил радикально изменить свою судьбу (а заодно и отягощённый несовершенством окружающий мир). Надел на руку компас, собрал в рюкзак нехитрый скарб и отправился в своё далёкое межконтинентальное путешествие в «свой Эдем».

Я намеревался построить себе плот на берегу реки Оки, спуститься на нём в Волгу и затем по Дону (попутно меняя мир к лучшему) доплыть до Чёрного моря. В моём плане с самого начала было такое множество белых пятен, что я даже и не озадачивался последующими деталями. Главное — сделать первый шаг, чтобы потом помнить, что самое главное в своей жизни я, возможно, всё-таки сделал.

Родителей я, естественно, не стал посвящать в свои планы — ограничился прощальным письмом с минимальным количеством орфографических ошибок и максимальной уверенностью в завтрашнем дне. Встал на рассвете, позавтракал в саду чёрной смородиной и крыжовником и осторожно выскользнул за калитку…

Боже, как нов и чудесен был этот мир! Как он был прекрасен и как уязвим…

Это теперь я понимаю, что детство — неимоверно тяжкая ноша. В детстве мы тайно убеждены, что в жизни всё уже решилось и произошло без нашего в ней участия; что мы непоправимо — раз и навсегда, опоздали на безвозвратно отшумевший праздник жизни. В детстве мы больше всего боимся, что никогда его не переживём. Но совсем не каждому из переживших удаётся вырваться из детства неискалеченным… Я это вижу практически всякий раз, когда близко общаюсь со взрослыми людьми.

К сожалению, я совершенно упустил из вида, что среди множества сложностей и препятствий мне прежде всего необходимо беспрепятственно преодолеть миниатюрную лесную речку под названием «Ёлозга». Именно с ней у меня и возникли непреодолимые проблемы…