Путешествие на высоту 270 - [10]

– Хорошо, когда люди думают о других людях.

Голос его тонет в скрежете тормозов – резком и долгом. Поезд с толчком останавливается. Толпа давится к выходу. Двери открывают, и мы все прыгаем вниз.

Поток цвета хаки несет нас к выходу из вокзала. Я отдаюсь на волю толпы, и она поднимает меня и выбрасывает из дверей вокзала. Первое, что я вижу снаружи, – это большая площадь, вся заполненная народом, солдатами и гражданскими, стоящими в очереди к билетным кассам. А сбоку площади цепочкой – автобусы, замазанные глиной.

– «Хамзе-21»… Дивизия «Хамзе-21» – погрузка! Эйн-Хош, дивизия «Хамзе-21» – грузимся!

Мы проходим мимо. Несколько солдат лезут вперед других, чтобы загрузиться в автобус. Мы сворачиваем к тротуару, и Али начинает шагать нетвердо и говорить жалобным, как бы детским голосом:

– Братец дорогой! Гляди, ребята там в пустыне, пить-есть нечего, ай-ай как жалко! Все ждут, пока ты приедешь. Разве ты им сладенького не купишь?!

Я наклоняю голову и искоса гляжу на него. Он останавливается и делает лицо, не допускающее возражений. По виду его я понимаю, что он хочет, чтобы я купил сладкого. Я говорю:

– Если это обязательно, я куплю.

И шагаю дальше. Он нагоняет меня и идет плечом к плечу, и говорит:

– Нет-нет, принудиловки нет. Я говорю: несчастным добровольцам, ребятам из взвода, тем, которые бросили дом и добро и пошли на войну в эти края, для них купи сладкого. Я неверно говорю? Аморально говорю? Спаси Аллах, не знаю: решать тебе. Хочешь, купи, хочешь, нет… Но праведному Аббасу я скажу, когда будем проходить по мосту Сират[7], я ему крикну: тому неверному я говорил, но он не внял! Так что думай сам!

Он на миг останавливается и смотрит мне в глаза, чтобы оценить эффект своих слов. И с лица моего взгляд его скользит к небу, и он продолжает:

– Да стану я твоей жертвой, о имам нашего времени! Сколько несчастных в твоей стране! Причем среди солдат, это же стыд и срам! Крови им не жалко, а денег жалко. Он – из тех людей, что бросили имама Хусейна одного в Кербеле! Задули свечу и ушли… Да хоть бы бороды их загорелись! Хоть бы Аллах их не простил! Иншалла, когда будут стоять в очереди на Страшный суд, пусть в затылок им стоит Йазид[8], а перед ними – Саддам. Когда ангелы в час творения увидели таких, как уважаемый господин, они крикнули: «Фабрика творения выпустила брак!» Ну и люди, не люди, а звери, просто звери…

Я заставляю его опустить руки, поднятые к небу, и говорю:

– Ты что при всём народе ораторствуешь? Пойдем, я куплю тебе сладкого. С полным моим удовольствием, от чистого сердца. Несчастным добровольцам вроде тебя. Вопросов нет.

Он смеется. Обеими руками берет меня за голову, притягивает к себе и целует. И восклицает:

– О Аллах! Так бы сразу и сказал, а? Ни себя бы не мучил, ни меня!

Мы перебираемся на другую сторону улицы. Али направляет меня:

– Сюда! Кроме того магазина все остальные под видом сладостей торгуют хлебными лепешками!

Мы доходим до центральной площади города. На другой ее стороне – единственный в городе кинотеатр, возле которого несколько человек разглядывают киноафиши. Отсюда Али тащит меня на улицу, где нам надо сесть в машину, чтобы добраться до фронтового лагеря. А на пути – кондитерская, витрину которой он обшаривает взглядом.

– Погляди, погляди, какие у них сладости!

Мы заходим внутрь. За кассой стоит старик, а мальчик готовится нас обслужить. Али с озорным видом потирает руки и спрашивает:

– Какое у вас самое дорогое пирожное?

Мальчик смеется и спрашивает старика:

– Остад[9], что им дать?

Хмурый старик указывает на пирожное в холодильнике, и Али спрашивает меня:

– Братец, сколько возьмем?

Я не спешу отвечать. Пожав плечами, говорю:

– Тебе решать. Сколько хочешь, столько и возьмем.

Он подмигивает мне и говорит:

– Пять кило взвесь.

– Пять кило? – невольно восклицаю я.

Старик раздраженно останавливает мальчика:

– Ничего не взвешивай! Пусть сначала примут решение.

Али быстро говорит:

– Три килограмма. Три кило взвесь.

Мальчик складывает пирожные в коробку и отдает старику-продавцу. Тот кладет ее на весы и хмуро объявляет:

– Четыреста семьдесят туманов.

Али с вежливым жестом говорит мне:

– Пожалуйста, ваша светлость!

Я расплачиваюсь, и мы выходим. Идем к площади на выезде из города. Отсюда в одну сторону – дорога на Дизфуль, в другую – на Ахваз. В ряд выстроились микроавтобусы и пассажирские легковушки.

– Сузы… Сузы…

– Ахваз… Два места на Ахваз…

– Мост через Керхе! Торопитесь: отъезжаем на мост через Керхе!

У одного водителя, высунувшегося по грудь из окна своего «Пейкана», Али спрашивает:

– Сколько берешь?

– Двадцать туманов.

– Двадцать туманов? Ты что, на перевале караулишь – разбойник?

– Али, Али!.. Насер, Али!

Кто-то зовет из микроавтобуса там, впереди. Мы подходим, и Али восклицает:

– О-о, Асгар здесь!

Асгар тянется к нам через окошко автобусика.

– Салам, Насер, ты как здесь?

Асгар – ротный связной. Он высок и неуклюж, а длинные ноги его всегда напоминали мне жирафьи. Мы быстро садимся в машину и крепко с ним обнимаемся.

– Где ты был, чего так припозднился?

Али зовет нас с заднего сиденья:

– Идите сюда!

Мы пересаживаемся к нему. Асгар не может сидеть с краю, ноги не помещаются, и Али шутит: