Путешествие на «Василиске» - [19]

– Какие же обязанности исполняют корабельные юнги? – спросила я.

Судьба Джейка висела на волоске, но удержаться он не смог:

– Драят палубу?

Густые, тяжелые брови Экинитоса качнулись вниз. Могу представить, как грозно мог выглядеть его сердитый взгляд снизу: Джейк оробел, съежился.

– Льяло[2], – сказал капитан.

И слову своему не изменил. Экинитос не хуже меня догадывался, что Джейк восхищен перспективой учиться настоящему моряцкому делу, и в связи с этим поначалу не допускал его ни до каких дел, кроме тех, в которых «моряцкого» не было ни капли. Тот первый день Джейк провел в трюме, в грязи льяла, и приятным в этой работе было только одно: она позволяла укрыться от обжигающего солнца. Затем он помогал коку на камбузе или помогал размещать грузы в трюмах в каком-то мудреном порядке, дабы улучшить остойчивость судна – если, конечно, эта работа не была изобретена специально затем, чтобы занимать ею непослушных мальчишек.

Все это быстро сломило бы дух любого ребенка, которым движет минутный каприз. Явись Джейк ко мне молить о пощаде, я попросила бы капитана отказаться от этой затеи… а после, как и обещала, отправила бы сына домой из первого же порта. Я не хотела и не могла ни мучить Джейка, ни просить Экинитоса терпеть его проказы. Однако желание Джейка остаться оказалось отнюдь не минутной прихотью, и держался он стойко, хоть и ходил по уши в грязи. Со временем, шаг за шагом, Экинитос начал учить его чему-то большему.

Нет, конечно же, не лично – у капитана «Василиска» имелись дела поважнее обучения одного-единственного мальчишки. Он отдал Джейка под опеку боцмана – человека смешанной, антиопейско-эриганской крови по имени Кранби; этот малый и взял на себя задачу сделать из сына моряка. Под его руководством Джейк изучил устройство судна и румбы компаса, и выучился вязать уйму морских узлов – я и не думала, что геометрия позволяет так много. Он выполнял множество скучных и утомительных работ: «щипал пеньку», раздергивая на паклю обрывки старых просмоленных канатов, счищал ракушки с обшивки и (да!) драил палубу. Со временем ему начали доверять более интересные дела – например, держать вьюшку, когда за борт бросают лаглинь для измерения скорости судна. Позже – гораздо позже – Экинитос позволил ему вновь взять в руки секстант и научил, как пользоваться им для определения своего местоположения.

Джейк был счастлив. Труд матроса на паруснике тяжел, изнурителен, однако если сын и жаловался, то только на нехватку роста и силы: кабы не это, он смог бы сделать намного больше. Управляться с парусами, тянуть канаты – тут мальчик его возраста был бесполезен и только мешал бы. Но Джейк поклялся, что когда-нибудь станет таким же, как все эти люди, и я, видя, какую работу он готов выполнять, только бы остаться на корабле, вполне в это верила.

Однако большая часть этой работы была еще впереди. В данный же момент мы наконец-то покинули штилевую полосу, а по прибытии в койяхуакский порт Атцоуилли я не стала отправлять Джейка домой. Мы пополнили запасы пресной воды и провизии, навели кое-какие справки и взяли курс на Намикитлан… где, как нам было сказано, водятся пернатые змеи.

Глава пятая

Намикитлан – Ныряльщик – Знакомство с Сухайлом – Среди руин – Теория Сухайла – Пернатый змей – Снова о классификации видов – Приручение

Койяхуак очень напоминал Мулин – единственную тропическую страну, которую я видела собственными глазами. Та же буйная растительность, те же огромные деревья, то же сплетение лиан над головой, те же пышные папоротники… Под пологом местных джунглей я изнемогала от душной жары не меньше, чем в мулинских болотах. Однако имелась и разница: в отличие от Мулина, наполовину залитого тихими илистыми водами, в Койяхуаке поверхностных вод не наблюдалось: вся дождевая вода впитывалась в пористые породы, собираясь внизу в подземные ручьи и озера. Вся зелень, росшая поверху, была лишь тонкой шкурой на каменных костях, и эти кости там и сям выступали наружу.

Так было и в Намикитлане, куда мы отправились в поисках пернатых змеев – «кетцалькоатлей», как называют их на местном языке. Морские воды близ этого города отличаются исключительно яркой синевой и весьма глубоки: суша от самого берега круто уходит вниз. Даже намикитланская гавань – лишь небольшая прореха в отвесной каменной стене, обращенной к морю. «Василиск» шел невдалеке от скалистого берега, и перед входом в порт все, кто не был занят, удерживая судно на должном расстоянии от столь близкой угрозы, столпились у борта, чтобы полюбоваться пейзажем.

Двадцатиметровая скала под изумрудной шапкой густой растительности, нависшей над краем обрыва, сверкала золотом в лучах заходящего солнца. Глядя на эту шапку, я не смогла сдержать вздох. Как показывал опыт, искать драконов в подобных местах – задача не из легких, а между тем здесь, в отличие от Бульскево, проводника для нас никто не приготовил.

Стоило мне раскрыть рот, чтобы заговорить об этом с Томом, Джейк дернул меня за рукав.

– Мама, смотри! Там, на обрыве, люди!

Зрение у сына было отменным. Разглядеть движение, надежно укрытое зеленью, смог бы не всякий. Однако вскоре над обрывом показались трое. Двое остались чуть позади, а третий, одетый лишь в свободные матросские штаны, подошел к самому краю. «Туземец», – решила я, увидев, как смугла его кожа в сравнении со светлой тканью.