Путешествие на тот свет, или Повесть о великом хаджже - [41]

Оказалось, что мои старательные паломники начали молиться раньше времени. Пришлось им помолиться еще раз вместе со всеми.

Да, наши муллы так ревностно соблюдают все религиозные правила и ритуалы, что зачастую оставляют намного позади себя самых правовернейших собратьев по вере.

Долина Муздалифы пришла в движение. Подхватив свой скарб, паломники взяли направление к долине Мина.

Однако наша группа осталась на месте. Сеид Сайфи Ишан обещал прислать за нами автобус. Водитель неотложки предложил подвезти меня до Мина, но я отказался, хоть и хромал. Разве найдешь потом своих в этом столпотворении?! Как и в Арафате, в долине Мина у них не будет точного адреса.

Муздалифа опустела. Один из слуг Сайфи Ишана принес известие, что автобуса не будет — на дорогах Мина такие пробки, что до самого вечера автомашины не смогут сделать и метра.

Воспользовавшись правами вице-главы группы, Исрафил поручил мой чемоданчик с медикаментами кому-то из молодых кори. Затем достал где-то бамбуковую палку и, соорудив мне подобие костыля, взял под руку не ко времени охромевшего врача.

Побиение шайтана

Часов в одиннадцать утра мы добрались до святой долины Мина. В чайхане, в углу, завешенном циновкой от солнца, остановились на отдых. Наш руководитель велел мне остаться здесь, пока другие сходят на скотный базар, купят овец и баранов и, после обряда жертвоприношения, отправятся бить шайтана. Кори-ака отдаст, мол, распоряжение, чтобы кто-нибудь из слуг пришел попозже за мной и за старым паласом, который мне оставили.

Все ушли. Вдруг появился Исрафил.

― Ты почему вернулся?

― Пойду попозже, ― сказал он, потупившись. Видимо, мой приятель устыдился, что оставил меня одного.

― Спасибо, друг, но не приведи господь, чтобы ты из-за меня опоздал на обряд жертвоприношения.

― Не опоздаю. У тебя утихнет боль и мы пойдем вместе. Скотный базар и место жертвоприношения недалеко отсюда. Мне показали где.

На дорогах стояли нескончаемые ряды автомобилей. Время от времени они продвигались на несколько шагов и вновь надолго застывали на месте. Водители, не удовлетворяясь пронзительными гудками, высовывали из кабин головы и нещадно крыли всех и вся на чем свет стоит.

По обеим сторонам дороги — ряды временных харчевен, ларьков, менял, бакалейных и галантерейных лавчонок, чайхан и киосков с водой. Торговля шла бойко. Торговцы, у которых не хватило средств поставить себе отдельный ларек, находили свободный клочок земли, растягивали над головой тент и, разложив товары прямо на земле, зазывали покупателей.

Арабский мальчонка лет двенадцати торговал фруктовой водой, а старик поодаль от него варил в медном кувшине над переносным очагом жидкую халву.

― Ишриб барид![77] — звонко кричал мальчик, но прохожие не обращали внимания на его зазывные крики. ― Кукола! Пепси-кола, маринда! — перечислял он названия вод.

― Эй, сынок, ― по-башкирски обратился к нему Исрафил.

Мальчик оглянулся.

― На тебе риал, дай пепси-колу.

Взяв у мальчика открытую бутылку, он спросил:

― Имя?

― Ибрагим, ― ответил тот таким тоном, будто сообщал, что его отец является по крайней мере фельдмаршалом.

― Мактаб?[78]

Мальчик, не понимая, пожал плечами.

― Медресе? Учение? ― повторил Исрафил. Мальчик снова не понял, хотя эти арабские слова известны всем мусульманам. По-видимому, у Исрафила было плохое произношение.

Тогда мой товарищ сложил ладони корабликом, показывая, будто читает книгу, а затем жестами изобразил процесс письма. Мальчик безразлично ответил:

― Ла, ― тут же отвернулся и громче прежнего закричал: ― Маринда, маринда, маринда! Ишриб барид!

Видимо, жертвоприношения на площади возле рынка были в разгаре. Неимущие паломники и местные жители из бедняков тащили оттуда зарезанных, но еще не освежеванных овец и баранов. Наиболее алчные волокли целых баранов, однако раскаявшись на полпути, отрезали от своей добычи задние ноги, а тушу бросали позади какого-нибудь ларька или прямо на дороге под колеса замершего на месте автомобиля.

Эта картина увела мои мысли далеко-далеко. В одной из книг по истории древнего мира я видел изображения полураздетых первобытных людей, которые с блестящими от вожделения глазами волочили по земле тушу какого-то допотопного животного. Чего только не увидишь, каких обычаев и нравов не насмотришься, путешествуя по белу свету!

Исрафил обмахивался подолом ихрама.

― Теперь можно потихонечку двинуться, ― сказал я.

Исрафил прошел за чайхану и через несколько минут принес мне новую трость, подлиннее и покрепче первой, на которую можно было опираться, не опасаясь, что она сломается.

Оставив старый палас Сайфи Ишана и сумки с термосами у чайханщика, мы отправились на скотный рынок. В толчее покупателей и торговцев трудно было пробиться даже здоровому человеку. Исрафил ушел один, я раскрыл зонтик и уселся в сторонке.

Паломники приводили купленных на базаре овец и баранов на площадь жертвоприношений. В несколько параллельных рядов здесь были выкопаны длинные и глубокие рвы. Специально назначенные на дни праздника мясники, стоя возле рвов, принимали овец и баранов у ждущих очереди правоверных и за мзду, величина которой зависела от щедрости паломника, резали животных. Кто хотел, мог взять мяса сколько угодно. В первой половине дня желающих попользоваться бесплатным мясом было много, но теперь, по-видимому, все уже нахватались и возле мясников за короткое время выросли такие горы туш, что мясникам пришлось передвинуться на свободное место.