Путешествие к живым - [8]

— Следующая, — говорит инструкторша.

Подходит другая хило — пожилая женщина с морщинистым лицом. На ней праздничное платье. Корсаж сшит из желтой материи, напоминающей накрахмаленный тюль. Рукава, расходясь от плеча, развеваются, как два крыла. Хило водворяет куклу из опилок в искусственное чрево, завязывает льняную пуповину, ставит кипятить воду, закуривает сигарету.

На сегодняшний день две тысячи филиппинских хило стали вполне надежными акушерками. Правда, некоторые из них торопятся использовать выданные им стерилизаторы вместо кастрюль, но для большинства приобщение к таинствам гигиены явилось толчком и к обретению чувства достоинства.

Хотя многие хило и неграмотны, тем не менее они стали как бы государственными служащими. В тех домах, куда их зовут, чтобы принять роды, хило просят отца записать в специальную книгу свое имя, имя жены, имя новорожденного, дату рождения. В тех случаях когда отец не умеет писать, призывают на помощь кого-нибудь из соседей. Чтобы впоследствии легче было разобраться в подобных записях, рядом с именами и датами хило рисуют условные значки. Дату символизирует солнце с лучами, ребенка — зигзаг, напоминающий тельце в утробе матери. Одни хило для украшения возле адреса, рядом с простым треугольником, означающим дом, рисуют дерево. Другие дорисовывают ребенку крылышки — тревожный символ в этой стране, где столько детей умирает в раннем возрасте.

Небо Таклобана

24 октября. Мы покидаем остров Лусон и направляемся на юг. Тайфун — о приближении его вот уже несколько дней сообщают метеосводки, в которых он именуется «Люси», — вынуждает нас приземлиться и провести ночь на острове Себу. Дождь, дождь без конца. По затопленным улицам мелькают бесчисленные двуколки — единственный вид городского транспорта. В центре пустыря стоит большая бетонная церковь, освещенная яркими огоньками свечей. Народу собралось так много, что некоторые верующие опустились на колени прямо на улице, у входа в церковь. В шуме вечернего ливня слышатся звуки молитвенных песнопений. Едем дальше. Позади, на фоне серого города, еще долго светится церковь, напоминая охваченную пожаром ригу.

Утром мы прибываем на соседний остров Лейте. К умытому, но уже снова знойному небу поднимаются облака, белые, как дым паровоза. Именно здесь Китайское море смешивает свои воды с водами Тихого океана, отсюда открывается широкий горизонт приключений — свободная морская гладь, путь к Гаваям — последним островам мира. Высаживаемся в Таклобане, расположенном в маленькой бухте в северной части острова. В этот небольшой городок не доходит дыхание открытого моря; тут царит жгучая скука. Иногда сюда заглядывают торговые суда — за копрой. Другие пароходы, поменьше, курсируют между островами архипелага. Эти старые, грязные суденышки заволакивают морской канал надоедливым дымом. Порой они не возвращаются, затонув во время тайфуна вместе с пассажирами и их грузом: ручными корзинами с кокосовыми орехами, утоляющими жажду. Об этих кораблекрушениях говорить не принято. Тайфун пролетает, светлеет промытое небо, жизнь продолжается…

Таклобан, 26 октября. Мы остановились в единственном терпимом отеле города (всего их здесь три или четыре). Название громкое — «Гранд Отель». На Филиппинах испанскими остались только имена, фамилии, цифры и некоторые вывески. Население изъясняется на примитивном английском языке и диалекте своего острова, а иногда также на тагалоге, являющемся наряду с английским официальным языком этой двуязычной страны. В «Гранд Отеле» воздух не кондиционирован — не в пример большинству гостиниц Манилы. Тут вполне можно задохнуться. В душевой я обнаруживаю огромного черного паука. Чтобы избежать бессонницы, мне остается искать пристанище в Клубе летчиков, открытом в ночное время.

Анита, одна из официанток бара, где мы лакомимся крупными жареными креветками, предостерегает меня:

— В Клубе летчиков люди часто дерутся боло.

Боло — это длинный нож, которым филиппинские крестьяне пользуются для рассекания кокосовых орехов. Слова Аниты возбуждают во мне тревожное любопытство — то, что вернее всего способно толкнуть на безрассудство.

Не проходит и часа с тех пор, как мы сидим в зале Клуба летчиков, а завсегдатаи уже затеяли драку и пускают в ход табуретки. Едва успевают вынести раненого, как молоденькие девушки — платные партнерши — принимаются танцевать друг с другом. Мужчины еще смотрят исподлобья. Зажжены все лампы, на проигрыватель поставлена самая веселая пластинка, как на пароходе в тревожный момент, когда грозит крушение.

Наконец, появляются двое полицейских. Они стоят у стены, на самом верху лестницы, и, заложив руки за портупеи, не выпуская изо рта сигарет, с чванным видом принимают угощение, которое хозяин заведения торопится им преподнести. Это кока-кола, безалкогольный напиток; его пьют повсюду на Филиппинах. Очевидно, этот напиток пришелся филиппинцам по вкусу, а может быть, они стремятся приобщиться к современной цивилизации?

Позже мы с девушками спускаемся на пустынную набережную. Воздух недвижим. С минуты на минуту должен отойти почтовый пароход на Манилу. Под лампами, не защищенными плафонами, на циновках устроилось несколько пассажиров. На затихшей палубе слышится чей-то кашель. Освещенный, почти пустой пароход, напоминающий своей белизной больницу, душная ночь и мы на пристани затерянного острова в обществе незнакомых девушек — все это очень похоже на приключения, о которых мы столько читали в книгах и которые так часто видели в кино. И вдруг я открываю, какая в этом пустота! Мне жаль тех, кому нравится бороздить моря, скитаться по континентам из конца в конец, преодолевать дальние расстояния, открывать случайные двери, драться по ночам, просыпаться, не помня, где заснул, а при отъезде цинично усмехаться уголками губ и щурить свои выцветшие глаза — равнодушные глаза вечного странника. Я не люблю приключений, освещенных кораблей, черной воды, незнакомых девиц на пристани, у меня нет той жажды необычного, которая иногда мучит людей, как бессонница. Я ищу медленно постигаемую сокровенную правду о человеке.