Путешествие к Источнику Эха. Почему писатели пьют - [41]

Чтобы попасть в Ки-Уэст, мне предстояло с пересадкой в Шарлотт добраться до Майами, а там арендовать машину и проехать последнюю сотню миль. Движение будоражило меня. Когда долго сидишь на месте, начинаешь закисать. Так вперед! И лучше всего отправляться на юг — и отправлять там летние ритуалы миропомазания и окропления.

Я и не заметила, как мой самолет поднялся в воздух. Все вокруг меня быстро задремали в синих кожаных креслах, самолет развернулся на восток, и Новый Орлеан скрылся за грядой облаков. Я потягивала имбирное пиво из пластикового стаканчика. Телефоны отключены, не позвонишь. Можно порыться в хламе прошлого и что-то оттуда выудить или изучать зародыши будущего, но настоящее провисло, как вытравленный канат, и мне не принадлежит.

Когда-то давно, работая с бумагами Джона Чивера в Архиве Берга нью-йоркской Публичной библиотеки, я натолкнулась на высказывание, характеризующее его ужас перед воздушными путешествиями. Он описал фокус со временем, который начинается с наблюдения восхода в половине второго над Атлантикой, и добавил: «Ты не столько путешествуешь, сколько чувствуешь, что тебя вырезают, как картинку из журнала, и вклеивают в другой ландшафт»[159].

Я записала тогда эти слова, потому что в них отражено неотъемлемое свойство его сочинений: некий необъяснимый страх из-за полного рассогласования пространства и времени. Теперь в разреженном воздухе Луизианы я снова вспомнила их, и на сей раз они сверкнули по-новому. В начале 1970-х годов на Чивера накатывали периоды, которые он называл инобытием, хотя это можно назвать и деперсонализацией, и диссоциативной фугой или транзиторной амнезией. Такие эпизоды имели две составляющие: обонятельные, слуховые или зрительные галлюцинации и одновременно ступор, перекрывавший доступ к словам и именам. Иногда ему казалось, что его затопляет прошлое, а иногда он с ужасом чувствовал, что начисто теряет свое место во времени: «Я не в этом мире; я падаю, падаю»[160].

В 1972 году, за год до начала своего преподавания в Айовском университете, он записал:

Меня немного лихорадило после вчерашней выпивки, и я явственно ощущал, что нахожусь одновременно в двух разных местах. Я осознавал свое здешнее окружение, буки под дождем, и в то же время слышал угарный запах и видел мебель в нашем старом доме в Куинси. Или я схожу с ума?[161]

Не совсем так. Эти ощущения были обусловлены многолетним пьянством, бесчисленными порциями джина и бурбона. К 1972 году Чивер хронически пил уже почти сорок лет. Он жил в красивом доме в Оссининге с прекрасной женой, тремя более или менее милыми детишками и целым семейством замечательных золотистых ретриверов — у этого писателя было почти всё, что для него самого означало успех. И всё же в своих мемуарах «Дом перед тьмой» Сьюзен Чивер вспоминала, как ей становилось «всё яснее и яснее, что отец принадлежит к худшей разновидности алкоголиков. Казалось, он задался целью разрушить себя»[162]. Еще в 1959 году Чивер употребляет слово алкоголизм, описывая свое безрадостное состояние:

Утром я очень подавлен, внутри всё оцепенело, почки болят, руки трясутся, и когда я выхожу на Мэдисон-авеню, накатывает страх смерти. Но к вечеру, а то и к полудню воспоминания о том, во что обходится виски моему физическому и интеллектуальному самочувствию, уступают место какому-то нервному напряжению. Этак я себя разрушу. На часах десять, а я уже подумываю о полуденном стаканчике[163].

Влияние алкоголя на мозг многообразно, но одно из наиболее заметных последствий выпивки, даже для пьющего эпизодически, это нарушение способности вспоминать прошлое. За единственный вечер, если вы выпили изрядно, алкоголь может расстроить способность мозга к упорядочиванию воспоминаний — разновидность антероградной амнезии, широко известной как провалы в памяти. Эти состояния, обычно наблюдаемые у тех, кто пьет слишком быстро или на голодный желудок, делятся на две категории: фрагментарная (частичная) и тотальная (полная) потеря памяти. При тотальной потере памяти пивший не способен припомнить ничего из происходившего во время выпивки, независимо от того, насколько адекватным и включенным он был тогда.

Потеря памяти происходит вследствие взаимодействия алкоголя с гиппокампом, центром памяти мозга. Исследования показывают, что употребление алкоголя подавляет деятельность гиппокампа, делая клетки, ответственные за формирование памяти, менее активными и менее чувствительными к внешним сигналам. Таким образом, хотя кратковременная память и сформировалась, ее преобразование в долговременную расстроено.

Такая мозаичность памяти — фрагментарность воспоминаний о вчерашнем вечере — досаждала Чиверу многие десятилетия, наполняя его утренние часы смутными переживаниями и сожалениями («Я не могу вспомнить всех своих безобразий, — писал он в 1966 году, — потому что мои воспоминания разрушены спиртным»[164]). Однако ощущение инобытия оказалось новым и более пугающим, хотя и оно, вероятно, было связано с влиянием алкоголя на память и познавательные функции. В перспективе серьезное и продолжительное воздействие алкоголя сильно разрушает когнитивные возможности, уменьшая способность к концентрации, становясь причиной афазии (нарушения речи), эмоциональной неустойчивости и в конечном итоге алкогольной деменции. Эти печальные изменения — результат так называемой