Путешествие Ибн Фаттумы - [15]

— Как сыновья, Аруса?

Но она была в таком нервном напряжении, что я не стал терзать ее расспросами, пока не оказался с ней наедине в своей гостиничной комнате. Здесь я горячо обнял ее и усадил на диван, чтобы она пришла в себя.

— Мне больно от того, что тебе довелось пережить, — сказал я.

— Но ты же ничего не видел, — ответила она не своим голосом.

— Расскажи мне, Аруса, иначе я сойду с ума.

Со слезами на глазах она заговорила:

— О чем? Это ужас! Они ворвались в шатер, без причины убили отца, связали меня. Где дети, я не знаю. Убиты? Пропали? Лучше бы мне потерять рассудок.

Преодолевая страх, я спросил:

— За что убивать детей? Они должны быть где-нибудь. Мы их найдем.

— Это животные! Зачем они наносили людям увечья после того, как мы сдались? Они звери. Это была ночь полной луны. Бог был с нами. Он все видел, все слышал, но ничего не сделал!

Я сказал в утешение:

— Во всяком случае, мы вместе. Сердце подсказывает мне, что скоро наступит доброе время.

— На свете нет доброты, — закричала она. — Я никогда не увижу своих сыновей.

— Аруса, в жизни много зла, но и добра не меньше.

— Я не верю.

— Вот увидишь, с первым же караваном мы отправимся в Машрик, чтобы отыскать детей.

— Когда он придет?

— Через десять дней.

Глубоко опечаленная, она уставилась в никуда. В моем сердце, словно гейзер, бурлило отчаяние. У нас оставалось еще много свободного времени до поездки, и мы старались развеяться, прогуливаясь по городу и осматривая его достопримечательности, лелея надежды и готовясь к путешествию. Однако Гам готовил мне сюрприз. Он пригласил меня в свою комнату, посмотрел в замешательстве и сказал:

— У меня новости, которые вас не обрадуют.

— Куда уж хуже, — ответил я с сарказмом.

— Мудрец Дизинг хочет завладеть вашей женщиной.

Я был ошеломлен и резко бросил:

— Прошу считать ее моей женой!

— Он вернет тебе ее стоимость.

— Она не товар!

— Дизинг — человек власти, один из приближенных к богу.

Это прозвучало как дружеский совет. Скрывая волнение, я возразил:

— Но иностранцы в вашей стране должны чувствовать себя в безопасности.

— Я останусь при своем мнении, — парировал он.

Я был озадачен. Передавать ли этот разговор Арусе? Добавить ли к ее горю новую печаль? Мне было невыносимо отнимать у нее единственную оставшуюся надежду. «Сможет ли Дизинг силой своего влияния отобрать у меня Арусу?» — спрашивал я себя. Я вспомнил стражника Султана, который украл у меня Халиму на моей Родине. К твердому решению, однако, я не пришел. Какое-то время я чувствовал, что мне угрожает опасность, что счастье мое и на твердой земле не стоит, и крыльев не имеет. На следующее утро, за четыре дня до нашего отъезда, слуга пригласил меня в комнату к Гаму. Там я столкнулся с офицером полиции. Гам представил меня. Тот сказал:

— Пойдешь со мной к главе столичной полиции.

Я спросил его о причине, но он прикинулся незнающим. Я попросил разрешить мне сообщить об этом жене, но офицер сказал:

— Гам это сделает за тебя.

По королевской улице мы направились в управление общественным порядком. Я предстал перед главой, сидящим на диване в окружении своих помощников. Он посмотрел на меня так, что мне стало не по себе:

— Ты путешественник Кандиль Мухаммед аль-Инаби?

Я подтвердил.

— Ты обвиняешься в том, что насмехаешься над религией нашей страны, гостеприимством которой ты воспользовался! — произнес он.

— Это обвинение не имеет под собой никаких оснований, — твердо ответил я.

— Есть свидетельства, — холодно заявил он.

— Свидетельствовать так может лишь тот, у кого нет совести! — закричал я.

— Не клевещи на невинных! Пусть судья рассудит.

Меня арестовали. Утром следующего дня я предстал перед судом. Зачитали обвинение, признать которое я отказался. Ввели пятерых свидетелей, впереди которых шел Гам. Произнеся клятву, все в один голос, как заученный урок, дали показания против меня. Суд вынес решение о пожизненном тюремном заключении, конфискации моего имущества и всей собственности, к которой они причислили и Арусу. Все это произошло в мгновение ока. Испытывая горькое отчаяние, я осознал, что правда иногда не идет ни в какое сравнение с вымыслом. Аруса потеряна, путешествия не будет, мечта о земле Габаль разбилась. А сам я перестал существовать на этом свете…

Тюрьма находилась за чертой города в пустыне. Это было огромное подземное пространство с узкими лазами в потолке, стенами, сложенными из крупных камней, и песчаным полом. Каждому заключенному выдали только штаны и шкуру. Мы дышали затхлым воздухом в сумраке, похожем на полумрак перед восходом солнца, которого мы никогда не увидим. Я осмотрелся вокруг и растерянно произнес: здесь я останусь до последнего вздоха. Заключенные проявили ко мне интерес, спросив о моем преступлении. Они расспрашивали меня, а я их. Я понял, что все мы сидим за убеждения, за политику. В каком-то смысле это меня утешало, если человека в моем положении вообще могло что-либо утешить. Это были исключительно свободолюбивые люди, которым претила сама атмосфера разложившегося общества. Они выслушали мою историю, и один из них произнес:

— Даже иностранцев…

Ни один из них не был безбожником, что, надо сказать, наказывалось отсечением головы. Вся их вина состояла в том, что они критиковали некоторые действия правителя, попирающие справедливость и свободу человека. Среди них я заметил старика, которому было за восемьдесят лет, пятьдесят из которых он провел за решеткой, куда попал еще во время правления прежнего короля. Немощное тело старика, в котором едва теплилась жизнь, распласталось на шкуре. Я понял, что он потерял чувство и память: не осознавал, где находился и что с ним произошло. Кто-то сказал: