Путешествие будет опасным - [31]

Над Серпом и Молотом белесое нью-йоркское небо. Над ними ветви могучего столетнего дуба. Золотые листья неслышно падают с дерева на Серп и Молот.

Кто вырубил на груди Нью-Йорка эту бессмертную эмблему? Когда? Долго я не мог найти ответа на эти вопросы. Сейчас я с надеждой смотрю на Грегори.

— Я знал этих людей, — говорит Грегори. — Это было в 1930 году. Мы работали тогда на строительстве вот этого дома, что стоит через улицу. В ночь с шестого на седьмое ноября мы собрались в парке, чтобы отметить тринадцатую годовщину русской революции. Мелом нарисовали на плите дорожки Серп и Молот. Над ними мы поклялись до конца своих дней быть верными Ленину…

Грегори не спеша набивает табаком свою трубку и задумывается. Наверное, он вспоминает ту далекую ночь, когда двое молодых каменщиков выбивали на плите Серп и Молот.

— Ребята работали до самой зари, — вспоминает Грегори. — Тюкнут раз молотком и минуту слушают: не идет ли полицейский? Еще раз тюкнут — и опять тишина… Утром засыпали Серп и Молот листьями… Каждый день приходили сюда. Как к святыне! Спешишь утром на работу — сюда завернешь на минутку. В обеденный перерыв — всей артелью здесь. С работы идешь — постоишь здесь, покуришь, подумаешь.

Весной начальство парка обнаружило крамолу. Велели своим рабочим плиту из дорожки вынуть. Разбить на мелкие куски. Заменить другой. Как будто так и сделали рабочие. Исчезли Серп и Молот. На самом же деле рабочие просто перевернули плиту и положили на то же место, только другой стороной. Через пятнадцать лет, когда пришло время чинить дорожку, рабочие снова повернули плиту Серпом и Молотом кверху. Властям пришлось смириться. В те дни во всех американских газетах были снимки: рейхстаг, а над ним победное знамя с Серпом и Молотом.

…Со стороны 5-й авеню до нас долетает цоканье лошадиных подков. Мимо проплывает старинная карета. Лошадью правит согбенный старик в черном. На его голове высокий черный цилиндр, в руках длинный хлыст. В карете сидят двое молодых туристов: он и она. На их лицах смущенные улыбки.

— Говорят, что среди извозчиков есть русский князь, — говорит Грегори. — Ты не слышал о таком? Поищи его. Это же очень интересно!

Грегори выбивает свою трубку о скамейку. Паралитик просыпается в кресле-коляске и испуганно мычит. Негритянка вскакивает, смотрит на часы и везет его к выходу из парка. Навстречу им через дорогу спешит швейцар с витыми золотыми погончиками на сером мундире.

— А как найти тех, кто вырубил Серп и Молот? — спрашиваю я.

Грегори вздыхает и молчит. Разглядывает свою трехпалую ладонь, шевелит пальцами.

— Не ищи. Их не найдешь, — наконец говорит он. — Один погиб в Испании в бригаде Линкольна. Другой — во Франции в сорок четвертом году в партизанском отряде. Во время второй мировой войны почти все американские коммунисты ушли на фронт. Тех, кто уже имел опыт борьбы с фашистами, командование зачислило в Стратиджик сэр-вис (Стратегическая служба) и отправило в тыл к гитлеровцам. Одни сложили там головы, другие вернулись героями. Героями, да ненадолго.

Прикурив трубку, попыхивая голубым дымом, Грегори продолжает:

— После войны, уже не помню, в каком году, помню только, что дело было осенью, большая группа бывших солдат бригады Линкольна была арестована за «нарушение тишины» у здания испанского консульства. Попал за решетку и я. Держали нас в городской тюрьме на острове Райкерс. Знаешь, есть такая тюрьма на Ист-ривер, между Квинсом и Бронксом? Условия нам такие создали, что трудно и рассказать. На прогулку не выводили, кормили какой-то бурдой. Товарищи на воле начали кампанию в нашу защиту. Сообщение об издевательствах над нами попало в газеты.

Почувствовав, что дело пахнет скандалом, начальник тюрьмы начал раздумывать: куда бы отправить нас на работу? Думал-думал и решил: пусть эти комми (коммунисты) разобьют у стен тюрьмы цветник. Привезли несколько грузовиков саженцев, клубней, семян, земли, удобрений. Выдали нам лопаты, носилки, тачки, лейки. Закипела работа! Приезжали фотокорреспонденты, снимали нас для газет. Дескать, как мило! Коммунисты сажают в тюрьме цветочки!

Работали мы действительно с энтузиазмом. Руководил нами один садовод-любитель, не буду называть его фамилии. Огромный цветник разбили. Замысловатые клумбы из осенних цветов соорудили и кое-что для весны посеяли.

Зимой линкольновцев выпустили из тюрьмы. Уходя, мы все оглядывались на свой цветник. Дорог он нам был.

Прошла зима, наступила весна. От товарищей, которые остались в тюрьме, получили весточку: зазеленели наши посевы, дружно взошли. Потом еще одна весточка: расцвели! Мы ходили, как на празднике. При встрече говорили друг другу: «Слышал? Расцвели!»

Пролетел однажды над островом Райкерс самолет. Посмотрели летчики вниз — и обалдели. Что за наваждение?! Пресвятая дева Мария, спаси и помилуй нас! На острове среди белых, желтых, бордовых, малиновых цветов алеет Серп и Молот! Скандал! Скандал ужасный!

Грегори хохочет и вытирает платком слезящиеся глаза, потом откидывается на спинку скамейки и задумчиво посасывает потухшую трубку.

— Хочешь, я познакомлю тебя с молодыми коммунистами? — неожиданно спрашивает он. — Совсем недавно вступили в нашу партию. Молодые, сильные всходы… За ними будущее!